Игорь Губерман - Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Эфраим кутил всю жизнь — со вкусом и размахом. На его шумных пированиях и дружеских застольях побывали тысячи людей. А сколько женщин помнили Эфраима до смерти или помнят посейчас — писать я не берусь. Ведь обаяние — на то оно и обаяние. А сам Эфраим полон благодарной памяти к тем женщинам, которых он не называет никогда, да и не помнит, вероятно, все их имена.

Лично для меня любое посещение его дома — радость по еще одной причине: я бесцеремонно трогаю руками прикладные вещи, сделанные великими мастерами. Эфраим утверждает, что все стулья, на которых мы сидим, столы, на которые мы проливаем за обедом соус, ложки, вилки и ножи, тарелки и светильники — должны изготовлять художники, и наша жизнь тогда освещена будет иначе, и мы сами будем лучше, интереснее и содержательнее. Я впервые в жизни трогал в этом доме торшер, изготовленный любимым мною Джакометти, и его же работы женский торс. Нет, я и в музеях часто нагло трогаю украдкой экспонаты, только в частном доме это совершенно иное ощущение.

А как фамилия художника, изготовлявшего столовую посуду, я забыл, поскольку, сев за стол, я занимаюсь лучшим в нашей жизни делом — наливаю.

Я осмотрительно и быстро миновал кулинарную область, в которой я полный профан, и с легким страхом приступаю к теме, где темнота моя еще гуще и беспросветней. Ибо моя мама некогда закончила консерваторию, однако же Создатель по неведомым причинам поступил с моими музыкальными генами, как Ван Гог однажды — с собственным ухом. А Ильин — заядлый меломан, он слышит, понимает, чувствует и знает музыку. Он и дома у себя уже многие годы устраивает музыкальные вечера, а на концерты, где играют талантливые исполнители, ходит непрерывно и подряд. Не зная ничего об этой великой, для меня закрытой начисто области человеческого духа, я никогда и не расспрашивал его о дружбе с музыкантами, хотя однажды краем уха слышал его усмешливый рассказ о некоем великом артисте, дома у которого на скрипке Страдивари спала кошка. Только тема музыки меня вплотную подвела к одной из самых поразительных сторон его сегодняшнего существования.

Я убежден, что Эфраим всю свою жизнь делал подарки. Очень разные и очень разным людям. Но сейчас он дарит так активно, что невольно вспоминается имя Гая Мецената — того римлянина, имя которого стало нарицательным. Только Гай Меценат (насколько я осведомлен) помогал жить кружку поэтов (между прочих завывали там свои стишки Вергилий и Гораций), а Эфраим — давний и отъявленный меломан. Поэтому когда возник полюбившийся ему камерный оркестр «Камерата» (в основном евреи из России), то Эфраим Ильин запросто смотался на аукцион и купил двум музыкантам отменные старинные скрипки.

— Это я из чисто шкурных интересов, — пояснил Эфраим, — очень уж мучительное дело — слушать, как талантливый артист играет на плохом инструменте.

Я уже страницы две назад легонько спохватился, что употребляю для сегодняшнего Ильина очень уж елейные и сусальные краски, хотя помню, что пишу о человеке с очень непростым характером. Так вот, поссорившись однажды с кем-то из начальства этого оркестра, Эфраим осерчал и эти скрипки отобрал. Мне этот поступок почему-то очень симпатичен.

А в эти дни как раз, когда сижу я и пишу об Ильине свои посильные слова, в Беэр-Шеве при университете состоялось только что открытие удивительного музея. Не зря и не для красного словца Эфраим часто повторял, что человек должен с юности видеть красоту — он вырастет тогда совсем иным. Так вот Эфраим Ильин подарил университету огромную коллекцию живописи и прикладного искусства. Чуточку мне жаль, что я уже не поглажу при случае работы Джакометти — разве только будучи в Беэр-Шеве. Выставлена была при открытии только малая часть экспонатов — для музея строится специальное помещение. Стоимость подарка, по оценкам экспертов, — несколько миллионов долларов. А уточнять мне эту сумму ни к чему, такие числа для меня — величественная и голая абстракция.

Я убежден, что четверо правнуков Эфраима, когда они подрастут, — одобрят щедрость прадеда, такая в них хорошая заложена генетика, что они и без наследства сами встанут на ноги.

Наслаждайтесь этой жизнью еще много лет, Эфраим, и спасибо за страну, в которой я сейчас живу.

Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их — начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И тогда я решил главу о старости все-таки написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние. Я совсем недавно пролетел над ровно половиной земного шара, чтобы выпить на юбилее старого приятеля. А перед этим сел и горестно задумался: что можно утешительного сказать на празднике заката?