Игорь Губерман - Гарики из Иерусалима. Книга странствий

«Евреи, как и женщины, охотно торчат друг возле друга, но они не знают общения друг с другом… под знаменем сверхиндивидуальной идеи».

«У истинного еврея нет того внутреннего благородства, которое ведет к чувству собственного достоинства и к уважению чужого Я».

«Евреи и женщины лишены юмора, но склонны к издевательству».

«Он (еврей. — И. Г. ) подобен паразиту, который в каждом новом теле становится другим… тогда как он остается тем же».

Евреи семейственны (они хорошие семьянины), потому что семья — это «женское материнское образование, которое ничего общего не имеет с государством, с возникновением общества».

А так как Отто Вейнингер еще очень не любил англичан, то в этом месте написал он, что англичане «в известной степени родственны евреям». Бедные англичане, подумал я с сочувствием, так не вовремя попались под руку.

Но, невзирая на семейственность, «нет ни одного народа в мире, где было бы так мало браков по любви, как у евреев: еще одно доказательство отсутствия души у настоящего еврея».

Еврей — «не особенно добр, не особенно зол, в основе же своей он… прежде всего — низок».

«Еврей, подобно женщине, нуждается в чужой власти, которая господствовала бы над ним».

«Еврей — это бесформенная материя, существо без души, без индивидуальности. Ничто, нуль. Нравственный хаос. Еврей не верит ни в самого себя, ни в закон и порядок».

«Еврей — это разрушитель границ». Я тут не удержусь от комментария, поскольку, на мой взгляд и вкус, последнее утверждение — высокая и важная хвала. Но в юном мыслителе возобладал австрийский дух.

«Еврей не испытывает страха перед тайнами, так как он их нигде не чувствует. Представить мир возможно более плоским и обыкновенным — вот центральный пункт всех научных устремлений еврея».

«Этот недостаток глубины объяснит нам, почему евреи не могут выделить из своей среды истинно великих людей, почему им… отказано в высшей гениальности».

Ну что, евреи, огорчились? То-то же!

И еще одна, последняя цитата. Боже мой, как неохота мне ее сюда писать, я вижу проницательные и насмешливые взгляды, устремляемые прямо на меня, и я поеживаюсь зябко, только внутренняя честность не дает мне выкинуть слова из этой дивной песни:

«Еврей никогда серьезно не считает что-либо истинным и нерушимым, священным и неприкосновенным. Поэтому у него всегда фривольный тон, поэтому он всегда надо всем острит».

Я не собираюсь вступать в дискуссию с бедным покойным философом, гораздо интереснее мне в этом перечне какое-то смутное звучание правды — например, о нарушении границ.

Я абсолютно убежден (а если довелось бы спорить, то готов поставить любую свою ногу против кочана капусты), что и мерзкую идею о делении народа на евреев и жидов сочинили наши соплеменники. В ней ярко светит подлое и жалкое желание любой ценою отделить себя от вековечной участи народа, заранее обезопаситься и упастись таким психологическим предательством. У моей уверенности об авторстве этой идеи есть очень личное, глубинно статистическое подтверждение: десятками встречал я человеческую гнусь, которая эту идею прокламировала, и ни разу мне такое не сказал достойный человек. Это весьма удобная психологическая щель для неудачников, для прохиндеев, для завистников и всех, кто ищет крайнего в невзгодах своего существования.

Однако вовсе и совсем не только для таких. Ибо весьма способные, даже талантливые, успешливые и по жизни состоявшиеся люди своего еврейского происхождения чурались, от него пытаясь откреститься. Последнее слово — не каламбур, а некая реальность, ибо не только предпочитали эти достойные люди умалчивать свое еврейство, но и крестились, дабы христианством его как бы зачеркнуть. В 1930 году некий немецкий философ Теодор Лессинг выпустил книгу под названием, исчерпывающе точно обозначившим эту психологическую загадку: «Еврейская самоненависть». Он описывал этот феномен на примерах известных деятелей немецкой культуры, то есть людей отнюдь не темных и способных осознать свое стремление порвать с еврейскими корнями — одновременно с глубинным ощущением своего неискоренимого еврейства. С той поры, как мне рассказывали сведущие люди, появлялись разные и книги, и статьи о том же самом, но, увы, мне эта вся литература напрочь недоступна. Поскольку я не шпрехен, я не спик и не парле, а на русском языке такое появиться не могло. И мне из-за невежества и темноты моей до множества вещей приходится доходить своим умом, который тоже ведь — увы — не безразмерные колготки. Однако же домыслить, как проистекают и клубятся душевные метания такого рода, можно и воображению доступно.