Юрий Издрык - Двойной Леон. Istoriя болезни

Утро было очень шумное. Я еще спал, а вокруг шлялись какие-то люди. Уже проснувшись, вынужден был притворяться, что все еще сплю, дожидаясь момента, когда можно будет встать и одеться. В ванной толклись два подозрительных типа, совсем не похожие на сантехников. Пока я умывался, кто-то принес приемник. Позже попробовал его включить — неисправный. Потом принесли кровать, а старую велели освободить и разобрать. Что-то происходило. Какое-то движение. Что-то должно было случиться. Внезапно все исчезли, и долго никого не было. Но я слышал, как непрерывно гудят лифты, как по коридорам и лестницам быстро идут люди, как хлопают двери, звонят телефоны, рычит селектор. Учреждение гудело, как растревоженный улей, или пчелиный рой, что вот-вот должен сняться в поисках нового гнезда, но потом, взлетев, в силу еще неизученного чуда мимикрии, принимает форму хищной птицы — орла или коршуна. (Так на многолюдных демонстрациях тысячи людей все вместе изображают танк, или корабль, или просто одного гигантского человека.) Этот гул затих лишь под вечер, хотя, как ни странно, ничего не случилось, только погас свет — так от переутомления сдают иногда нервы.

То лето выдалось донельзя … (эпитеты отсутствуют). Грибы росли густо, как трава, докучали невероятно обнаглевшие осы, люди… в общем, каждый сходил с ума по-своему. Возможно, по причине солнечного затмения. Солнце в знаке Льва, астрологи предупреждают и т. д. Вполне возможно. Впрочем, уже весна была тревожной из-за какого-то орнитологического напряжения. Что-то не так было с птицами — они всегда все чувствуют первыми. А может, и не они. Об этом лучше не стоит. Самое интересное произошло со снами. Они то исчезали в муторных сумерках сознания, то тлели искусственным немым свечением, то внезапно вспыхивали, как свет в кинотеатре, и ты был на все сто уверен, что фильм уже кончился и начинается она — ваша так называемая настоящая жизнь. Собственно, это и была настоящая жизнь. Помнишь, я рассказывал тебе, как мне пришлось ночевать на раскладушке, которая стояла посреди перекрестка, где все время ревели грузовики, выплескивая на меня воду из луж. Потом появился мальчик, что гулял с зайцем вместо собаки. Придурковатый заяц и впрямь вообразил себя псом и начал на меня лаять, и я ничего не мог сделать, пока, наконец, не пригрозил ему, что, когда проснусь, все тебе расскажу. Тут он замолк и, если бы хвост у него был подлиннее, убежал бы, его поджав. Впрочем, убежал и так. А еще раньше в невероятно событийно-цветном сне приснился мне контролер в автобусе — с ловкостью волка-оборотня он перегрызал безбилетникам горло. Когда я в ужасе (хоть и был защищен льготами и удостоверением чернобыльца) попытался оказать сопротивление такому варварству, он отчаянно развел руками и сказал: «А что делать? Им зарплату не дают, вот никто и не платит». В этом была какая-то глубоко человечная логика — если только логика может быть человечной, — но мне никак не удавалось ее понять. Смущенный увиденным и услышанным, я сошел не на той остановке и потом долго не мог добраться в нужное мне место (кажется, я хотел к морю). Да бог с ними — с контролером, с безбилетниками, с морем. Потому как самым распространенным признаком этих кинематографических снов (а соответственно сезону и кинотеатры были летними, открытыми — в лучах проектора, как камикадзе, вспыхивала моль и безымянная зеленоватая мошкара — они не отбрасывали на экран ни тени, зато порождали странное мерцание, которое казалось имманентным свойством густого ночного воздуха, а там, куда не доходил свет, роились комары и отогнать их можно было лишь сигаретным дымом — вот и вспыхивали тут и там крошечные огоньки, от которых занимался пульсирующий жар табака) так вот, самым распространенным признаком этих кинематографических снов был тотальный перебор — событий, мотиваций, предметов, поступков, персонажей и …опасностей.

А потому пришло время, когда сны стали рушиться под собственной тяжестью. Целые сегменты, блоки, элементы, перекрытия, или как их там, вдруг обваливались посреди действия, чаще всего в момент кульминации, и тогда поднималась сюжетная пыль, заволакивая и без того призрачный горизонт сновидений. Кроме того, ночные привидения в совершенстве овладели звуковыми эффектами, что дало им возможность безнаказанно вторгаться и в дневную жизнь. Однажды после обеда я услышал странные звуки, что доносились якобы со двора. Это была разбитная песенка того отчаянно тюремного стиля, которым так увлекается большинство моих соотечественников. Сначала я ничего не заподозрил, но потом, когда стал различать слова — а пелось не о ком-нибудь, а о славной нимфе революции Розе Люксембург (хотя самой нимфе текст вполне мог показаться контрреволюционным) — осознал всю серьезность ситуации. Это «на дворе» оказалось не чем иным, как оккупированной территорией моего «я». И на этой территории «невидимые режиссеры снов» — как называл их Воццек — устроили шумную дискотеку. Не стоило даже мечтать о том, чтоб не то что выключить, а хотя бы убавить звук. Не было другого выхода, кроме как смириться. И я смирился. До самого вечера слушал я разнообразные музыкальные номера — от затяжных рейвовых реминесценций до неаполитанских песен включительно. В конце даже стал радоваться такому богатству репертуара — оно значительно превышало возможности моей собственной фонотеки.