Йозеф Винклер - Natura Morta

Напротив больницы трое мужчин, постелив конскую попону на крышку радиатора машины, играли в карты. Они тасовали колоду и бросали козыри прямо перед входом в закрытую лавку старьевщика. Перед ними находилась витрина – примерно с метр высотой, – заполненная грудой пыльных голов, ног, рук и торсов манекенов. Одна из голов была прижата лицом к стеклу, во рту манекена виднелись четыре белых передних зуба. В глубине витрины, среди старых медных корабельных ламп, лежал отполированный до блеска полуметровый рак. Слева от входа в больницу стоял гипсовый горшок с розовым олеандром, справа еще один – больших размеров – с пучками свежей, издававшей сильный аромат, чуть колыхавшейся на ветру лаванды. Над цветками лаванды жужжали пчелы, среди цветов олеандра возился шмель. Стоявший на балконе больницы хирург – на нем были светло-зеленые халат и шапочка – с наслаждением курил, закинув голову. Подержав во рту дым, он медленно – колечками – выпускал его, а потом стряхивал смуглым пальцем пепел с кончика сигареты, не глядя на нее. Обжегшись, хирург вздрогнул, выронил окурок и сунул палец в рот. Во дворе больницы между букетами искусственных цветов и грузовичком, на котором лежала груда матрасов – один из них был в пятнах крови, – играли дети с черным мягким резиновым мячиком – он почти беззвучно ударялся о стену. Рядом с контейнером для мусора на земле – среди сосновых шишек и высыпавшихся из них черных орешков – валялась рука пластмассовой куклы-негритенка. Две одетые в бело-голубые полосатые халаты женщины – у них была серая морщинистая кожа – постояли у окна, глядя во двор, а потом снова повернулись лицом к своим мужьям, которые сидели за столом в глубине больничной палаты. У мужчин от бессонницы были усталые лица и темные круги под глазами. На подоконнике другой палаты стояла ваза с красными гладиолусами Ноги лежавшего в палате больного были укрыты голубой больничной простыней, на ночном столике виднелась полупустая бутылка с минеральной водой. На столике в детской палате – под защитным стеклянным колпаком – стояла фигурка Девы Марии с младенцем Иисусом на руках. У ног Богоматери мерцал крошечный – тоненький, как ниточка – красный электрический огонек. Под окном детской палаты расхаживала одноглазая кошка с вертикально поднятым хвостом.

В зале прощания рядом с пожилым мужчиной и четырнадцатилетней девочкой стояла одетая во все черное женщина. Ее лицо было трудно рассмотреть под густой вуалью. Когда в зал вошла бледная белокурая девочка с заплаканным лицом – в руках она держала букетик фиалок – и приблизилась к открытому гробу, женщина посторонилась. Пришедшие проститься с покойным ощущали трупный запах – его разносил по помещению вращавшийся со свистом вентилятор. В гробу лежал Пикколетто. Его длинные ресницы касались усеянных веснушками ввалившихся щек, глаза глубоко запали, голова была обвязана голубым платком, рот открыт. На выглядывавшей из-под платка мочке уха можно было заметить дырочку, проколотую для амулета – разноцветных сосок-пустышек. Никто не удалил черную колючую хирургическую нить со лба Пикколетто, и шрам со стежками напоминал терновый венец. Потрескавшиеся сухие губы покойного были слегка подкрашены розовато-красной помадой. На его шее снова висела золотая цепочка с серебряным крестиком, к которому теперь добавилась еще и маленькая головка ангела. В желтоватые руки Пикколетто вложили перевязанный синей лентой букет белого дрока. С правой руки подростка не сняли золотое кольцо, которое он, бывало, вертел по привычке на пальце, когда скучал, стоя за прилавком в рыбном ларьке. Вокруг катафалка на черных резиновых колесах было множество цветов. На букете из красных гвоздик и белых роз висела красная этикетка в форме сердечка с надписью «Italflora». Бледная белокурая девочка с заплаканным лицом перекрестилась, поцеловала свои пальцы и положила на тело Пикколетто букетик фиалок.

В церкви, расположенной в пятидесяти метрах от больницы, проходила заупокойная служба. В сумрачном помещении на скамьях в первом ряду сидели одетая в траур, всхлипывавшая торговка инжиром, ее муж – он время от времени вытирал заплаканные глаза носовым платком, на котором были вышиты цветы, и четырнадцатилетняя сестра покойного – она держала на коленях тихо поскуливавшую белую болонку. За ними сидели сотрудники больницы, одетые в пижамы и халаты пациенты, Фроцио, Принципе и другие торговцы с рынка Пьяцца Витторио. Здесь были худой морщинистый торговец кониной; толстая торговка лимонами – у нее постоянно подергивалось веко; торговка лягушками – она молилась, сложив руки с черными, как у шимпанзе, ногтями; беззубая полуслепая торговка индау – она держала в правой искалеченной руке распятие; всегда мрачный торговец ананасами – на его груди висел позолоченный медальон с портретом погибшего в аварии сына; смуглая, белокурая, увешанная с головы до ног позолоченными украшениями торговка потрохами – у нее были длинные, покрытые красным лаком ногти; лысый, страдающий астмой торговец табачными изделиями – он постоянно покашливал. Взгляды всех присутствующих были устремлены на стоявший перед алтарем, утопавший в цветах гроб. Одетая во все черное монахиня – ее лицо было усеяно бородавками – громко молилась, перебирая розовато-красные четки, на которых висел маленький поблескивавший серебряный крестик. Беззубый торговец лимонами приложил к горлу похожий на микрофон прибор и начал читать молитву. Из прибора послышался тихий – как будто смоделированный компьютером – голос. У изголовья гроба перед алтарем стоял на коленях с большой горящей восковой свечой в руках торговец иконами – пятнадцатилетний подросток с заячьей губой и двумя сросшимися пальцами на правой руке. Священник в фиолетовом облачении несколько раз обошел вокруг гроба – сначала с курящейся кадильницей, потом с кропилом. Фроцио – его напичкали транквилизаторами – был побрит, вокруг его глаз залегли густые тени. На его рубашке с короткими рукавами были изображены яркие голубые и желтые бабочки. В руке он держал букет белого, издававшего сильный аромат дрока. Принципе тоже был одет в рубашку с короткими рукавами, но ее расцветка не бросалась в глаза. На его коленях лежал букет белых гладиолусов. Нацист-скинхед не пришел на заупокойную службу.