ТАДЕУШ КОНВИЦКИЙ - ЧТИВО

– Это он,– и указал на кого-то взглядом.

Я посмотрел в ту сторону и увидел необыкновенно черного человека. Черные стриженные ежиком волосы, черные щетинистые усики и черноватые лошадиные зубы между приоткрытых, толстых, как у лошади, губ. К джинсовой куртке был приколот значок Славянского Собора.

– Прицепился ко мне в костеле, – страдальчески прошептал Тони.– Даже сюда притащился.

– Чего ему от тебя нужно?

– Говорит, что меня узнал. Помнит по Воркуте.

Я очень решительно подошел к мужчине, у которого даже тщательно выбритые щеки были синего цвета.

– В чем дело? – спросил я официальным тоном.

Но этот славянин кавказского происхождения ничуть не смутился. Понуро, как корова, смотрел на меня большими карими глазами.

– Я буду вынужден вызвать полицию, – сурово сказал я, хотя прекрасно знал, что полиция переживает период хаоса и на мой призыв вряд ли кто-нибудь откликнется.

– Он стукач,– лаконично сказал кавказский славянин. Его русское произношение также оставляло желать лучшего.

Я это слово откуда-то помнил, притом в нехорошем контексте. Немного растерянный, вернулся к Тони.

– Я американский гражданин, – стонал Мицкевич.

– Потерпи еще минутку. Сейчас приедет «скорая помощь».

– Какой-то человек дал мне таблетку нитроглицерина. Добрые здесь люди.

Черный славянин, не спуская с нас глаз, стоял у прилавка в кондитерском отделе.

– Я пытался связаться с католическим духовенством, – жалобно шептал Тони.

– Я уже знаю, как мы назовем наше движение. Крестовый Поход Прощения.

– Не думай ни о чем. Лежи спокойно.

– Если со мной, не дай Бог, что-нибудь случится, все достанется тебе. Но при условии, что ты возглавишь крестовый поход.

– Тони, я не знаю, что со мной будет. Голова кругом идет. Не могу собраться с мыслями.

В этот момент подъехала «скорая». Молодой, высокий, как жердь, врач с вислыми усами, вылитый Максим Горький, энергично занялся Тони. Заглянул ему под веки, измерил давление, пощупал пульс и кивнул санитарам, ждавшим в дверях с носилками.

Минуту спустя Тони уже лежал на носилках, прикрытый грязным серым одеялом.

– Это американский миллионер, – заискивающе сказал я молодому врачу.

Тот слегка приподнял брови и посмотрел на меня поверх очков:

– Миллионеры тоже болеют.

Когда санитары подняли носилки, Тони шепнул, морщась от боли:

– Помни. Крестовый Поход Прощения.

Потом у дверцы «скорой» произошла небольшая стычка. Славянин с Кавказа пытался бесцеремонно залезть в машину.

– Я с ним, – упрямо твердил он по-русски.

Санитары сдались. Завыла сирена, и «скорая» понеслась по полукруглому ущелью Нового Свята.

Ветер срывал вывески, переворачивал рекламные щиты перед магазинами и приводил в действие сигнализацию стоящих у тротуаров автомобилей. Над городом, будто межконтинентальные ракеты, неслись на восток продолговатые темные тучи. Какие-то заезжие забастовщики слонялись по площади с транспарантами, рвущимися из рук, как воздушные шары.

Подходя к своему дому, я взглянул на балкон. И там были видны следы разрушений. Разбитые горшки с мертвыми пеларгониями, покосившаяся телевизионная антенна, нависший над улицей табурет.

В подворотне нервно расхаживал Бронислав Цыпак.

– Неужели и в такую погоду на тридцать третьем этаже трахаются? – спросил я.

– Нет больше моих сил. Я на себя руки наложу, – дрожащим голосом заговорил Цыпак.

– А тут еще этот ветер. На нервы действует.

– Всем действует. Кое-кого доводит до инфаркта.

– У меня инфаркта не будет. Не дождутся.

– Кто?

Цыпак доверительно подошел поближе:

– Знали бы вы столько, сколько я знаю. Замечали небось, что в мое время письма к вам и от вас шли две-три недели, а то и полтора месяца. Это не почта была виновата, а я. Не управлялся. Но им хитро писали. И книжки вам посылали прелюбопытные. Но я почему-то вас покрывал. Не загонял в угол, хоть вы и якшались с диссидентами.

– Спасибо.

– Ну и что вам дала ваша демократия?

– Ничего.

– Видите. А я не жалуюсь. Мне и при капитализме неплохо. Но что знаю, то знаю. У нас все были под колпаком. Кому чего стукнет в голову, у кого какие причуды, какие извращения. Вы б на моем месте не выдержали, а я деревенский, мне все нипочем.

Он уже был со мной накоротке и держал за своего. Ветер рвал его модную американскую курточку. Только теперь я заметил, что очки у него на носу в золотой оправе, не хуже, чем у американского бизнесмена.