Меир Шалев - Эсав

Могучим Нилом катилось время в своем русле и, когда встречало по пути пустые углубления на обочине, тотчас торопилось их заполнить. Вот так же, писал в своем насмешливом трактате Демокрит, знание заполняет пустые мозги, любовь — пустые сердца, а слова — пустые свитки. Особенно явно эти свои знаки время оставило в телах четырех похожих друг на друга девочек рабочего Идельмана. Они начали взрослеть, и теперь, когда проходили мимо человека в надлежащем темпе, тому казалось, будто перед ним прокручивается короткий, ускоренно снятый фильм о набухании, цветении и созревании. Впрочем, тот, кто воспитывался не на фильмах, а на книгах, предпочел бы, наверно, иную метафору, вроде того, что маленькая казалась воспоминанием о большой, а большая — пророчеством о маленькой. Так или иначе, но каждый, кто их видел, сразу чувствовал, что тела их сдобны и душисты, а под кожей таится тончайшая и сладостная гнилинка, вроде той, от которой плесневеют некоторые прославленные сорта винограда. Радость исследования и экспериментирования, которая пробуждается в каждом мужчине при виде пары абсолютно одинаковых близняшек, удваивалась, когда он видел сразу четырех, а сознание, что они к тому же и не близняшки, только увеличивало озабоченность его плоти и томление сердца.

К тому времени самой молодой исполнилось семнадцать, а самой старшей — двадцать, и они уже вызывали беспокойство и волнение всюду, где появлялись. Раздраженные женщины и слегка напуганные мужчины распускали по их поводу сплетни и слухи. Говорили, будто старшая, когда начала взрослеть, позвала своих сестер посмотреть и пощупать, какие изменения ожидают в будущем их самих. Говорили, будто каждая чувствует, что происходит с ее сестрами, будто они дышат и видят сны в одинаковом темпе и даже месячные у них тоже наступают одновременно. Говорили, будто они ходят в ванную все вместе и устраивают там безобразные оргии, потому что в то время, пока первая мылит вторую, третья справляет на унитазе свою нужду, а четвертая смазывает себе ляжки воском. И все это время восемь ртов одновременно смеются, кричат и стонут, когда все четыре сестры отражаются в большом, сконфуженном настенном зеркале.

Многие мужчины были бы не прочь составить компанию одной из них. Но вечером, когда очередной ухажер заявлялся в дом, он обнаруживал, что на веранде его ждут сразу все четыре, в одинаковых нарядах и с одной и той же улыбкой на одинаковых губах. Мы всё делаем вместе, говорили они, и некоторые кавалеры, в испуге выронив из рук принесенные букеты, мигом исчезали, ибо не нашелся еще мужчина, который был бы готов, закрыв глаза, поцеловать женщину, зная при этом, что она одновременно находится также позади него, а еще два ее отражения смотрят на него с обеих сторон, чувствуют, сравнивают и хихикают.

Шимон не интересовался ни одной из девочек в отдельности. Даже если они приходили вдвоем или втроем, он не обращал на них внимания. Лишь появление всех четырех сразу, их восьми одинаковых темных глаз, сорока быстрых пальцев, полутора миллионов иссиня-темных волос, четырех ртов, издающих в точности одинаковые бессмыслицы, — вот что пленяло и томило его душу. Иногда они приходили засветло помочь отцу наклеить ярлыки на буханки, и, когда они входили в пекарню, похожие на улыбающихся козочек и с таким же веселым и громким блеянием, и восемь их копытцев окружали пекарскую яму, где стоял Шимон, он промахивался мимо нужной буханки, потел, как мул, и переворачивал поддоны на полу.

В комнате своего погибшего сына лежала женщина. Волны времени омывали края ее кровати, тело ее дышало и плакало, горело и роговело. По ночам маленький мальчик обнимал ее шею и прижимал ухо к ее спине. Не получая ответа на свои вопросы, он рисовал на ее коже мокрым пальцем новые слова, которые узнал в школе, события, которые с ним произошли, и названия звезд, которым учил его отец. Яков видел, что Михаэль любит смотреть в ночное небо, и поднимался с ним на крышу пекарни, считал с ним звезды и называл их по именам, а Шимон учил его свистеть через скрученные листья, ловить ящериц и заставлять их высовывать язык. Но даже эти замечательные и увлекательные истории не могли пробудить спящую женщину.

В школе Шимон стал уже постоянным гостем. На переменах маленькие дети играли с ним, пытались раскрыть его сжатый кулак. «У дяди Шимона очень большая и сильная рука, — писал Михаэль на спине спящей женщины, — но, когда звонят в конце переменки, она вдруг расслабляется и раскрывается, и в ней всегда есть несколько помятых, но очень сладких жвачек».