Аласдер Грей - 1982, Жанин

Я сказал это, чтобы ему было проще принять решение о переезде ко мне, но, сказав, понял, что и сам так думаю. С ним в доме станет уютнее.

– Ну ладно, я найду чем заняться у тебя дома, даже если ты пользуешься услугами домработницы.

В общем, мы договорились.

Был уже поздний вечер, когда я приехал к нему, и медсестры начали обходить пациентов и гасить свет в палатах. Отец устроился спать, положив руку на книгу. Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Утром мне позвонили и сказали, что он уснул сразу после моего ухода, но больше не проснулся.

Тихая смерть ночью, безо всяких судорог и агонии. Достойная смерть для такого человека. Хороший конец. Мне было приятно, что мы расстались друзьями и успели попрощаться, как следует.

Отец.

Что это так болит глубоко внутри? Какое-то жалкое, немного противное существо ползет к поверхности моего лица, чтобы расколоть его, но видит бог, ничего из этого не выйдет. Ненавижу жалость. Она не способна помочь, в ней нет ничего хорошего. Только всякие подлые типы пользуются ею, чтобы убедить себя, что в глубине души они все-таки порядочные люди. С чего это я должен жалеть отца? Он был убийцей. В шестнадцать лет он присоединился к солдатам территориальной армии, которые в мирное время проходили обучение под руководством армейских офицеров – те делали это за небольшую плату, а то и вовсе из спортивного интереса. В результате, когда был убит Фердинанд, и Австрия вторглась в Сербию, и Россия начала мобилизацию, а Германия сказала России не делать этого, Франция провела мобилизацию, Британский флот подошел к берегам Шотландии, и Германия оккупировала Люксембург, и Британия сказала Германии уходить из Бельгии, а Германия ответила: «Мы не можем, ведь мы уже здесь», и бесчисленные миллионы солдат в окровавленных сапогах вторглись во Францию и начали крошить друг друга, отец стал снайпером. Тогда он еще не служил в администрации шахты, а был простым шахтером, и вероятно, работа ему не нравилась. Адский труд, особенно в то время. Итак, он отправился из уютного дома прямо во фландрийское пекло, подобно пловцу, вынырнувшему из постаревшего, изношенного и усталого мира, как кто-то выразился в то время.

– Не стоило тебе ходить туда, Питер, – говорил Старый Красный, который всегда был против насилия. – Не надо было ходить. Никому не следовало ходить на эту войну.

– Мы были совсем младенцами, – возражал отец, – мы не могли придумать ничего лучше.

И отец выжил и вернулся в 1918-м, так что вполне вероятно, что он успел застрелить парочку немцев.

Наверняка среди моих компаньонов по бизнесу было немало убийц, но я могу с уверенностью назвать только двух. Один служил клерком в Файфе – этакий проворный дотошный малый вроде меня, если не учитывать, что у него были жена и дети. Дела его шли вполне неплохо. Несколько лет назад я встретил случайно его старшего сына и поинтересовался, как дела у отца.

Оказалось, что тот застрелился. Он был снайпером во время Первой мировой. Его задачей было сидеть на дереве и методично стрелять во всякого немца, который высунется из укрытия. Стрелок он был хороший и потому уложил немало вражеских солдат, чем весьма гордился впоследствии. Спустя сорок лет, после Второй мировой и всех ее Бельзенов, Дахау, Варшав, Дрезденов, Хиросим и т. п., он вдруг вспомнил об убитых им людях, и это стало страшно мучить его, жизнь превратилась в кошмар. Наверное, дело было в чем-то еще. Он был пресвитерианцем, а религиозные люди всегда немного с приветом. Интересно, как у него складывались отношения с женой? Другой убийца служил акцизным чиновником на ликеро-водочном заводе в Менстри, где я устанавливал систему безопасности. Между прочим, многие эксцентричные люди были акцизными чиновниками, например Берне, но тот человек, о котором я рассказываю, не имел поэтических наклонностей и вообще не был ничем примечателен. Он отличался тем спокойствием и самодостаточностью, которые мне часто приходилось отмечать в заурядных людях военной профессии. Как-то раз он заглянул без четверти пять в каморку, где я работал, и прошептал: «У меня пирушка через пятнадцать минут». Я прибрался и пошел вместе с ним в маленький кабинет, где кроме нас оказался еще управляющий винокурни, и мы выпивали там вместе допоздна – три уважаемых шотландца, погрузившиеся в винные пары и воспоминания. Каждый из нас знал о том, что его собутыльники – настоящие алкоголики, и отсюда возникало доверие, которое не всегда достижимо даже с самыми близкими родственниками и друзьями. Акцизный чиновник служил в Израиле, который тогда назывался Палестиной. Он рассказал, как однажды вошел в жилой дом и провел тарахтящим автоматом слева направо и обратно, застрелив за каких-нибудь полминуты четырех детишек, мать, отца и их пожилых родителей. Я спросил: