Ежи Сосновский: Рождество

Снега не было и в помине, лишь поблескивающая влага оседала на тротуарах, на мостовой. Подступали заморозки: через час-другой они должны были превратить город в зловещий каток, в большую лотерею с фантами под названием: «А ну, кто первый!» Люди неуверенно семенили, как будто осваивали балансирующий шаг, который завтра утром, а возможно, уже и до наступления ночи облегчит им передвижение по городу. Да и кому бы вздумалось гулять в тот вечер: даже сейчас не так много нас было на улице. Над центром города колыхалась комета из розовых пляшущих на ветру лампочек, висящая между двумя высотными зданиями; я видел ее над парком. Трамвай, блокировавший пешеходный переход, наконец-то с грохотом покатил к остановке; я переложил в другую руку сетку с покупками, казалось, она вот-вот располосует мне ладонь надвое, и, насвистывая «О, мира мудрецы, цари, куда вы так спешите», направился к дому.

Вход в подъезд загородила гигантская елка, вокруг которой беспомощно суетился пожилой мужчина. Это для внуков, пояснил он, завидев меня, словно в благодарность за то, что хоть с кем-то может поделиться своей проблемой, хотел купить им побольше, чтобы знали, как прежде бывало, да вот не учел, что у нас здесь все так низко. Я оросил короткий взгляд на макушку ели, торчащей из дверного проема; бог знает, как деду вообще удалось дотащить такое дерево до дома и как он предполагал поставить его в какой бы то ни было из наших квартир. Немножко поздновато, откликнулся я, чтобы выиграть время, потому что заметил его полный надежды взгляд. Думал сюрприз сделать, невестка уже давно купила искусственную, во, такую, он пару раз проехался ладонью по животу, словно намереваясь добраться до своих внутренностей. Поможете? – Конечно, буркнул я. Только, знаете, я живу на втором, заброшу покупки и вернусь. И все равно мне пришлось отставить в сторонку кошелку (прислонив ее к клумбе, засыпанной окурками, заклиная, чтобы из нее ничего не вывалилось), потому что мужчина даже не попытался сдвинуть елку с прохода. Я нырнул в зеленую хвою, нащупал липкий от смолы ствол, на меня пахнуло Рождеством давних лет. Левее, левее, услышал я подбадривающий голос. Проход был свободен. Сейчас приду, заверил я старика, поглядывавшего на меня жалобно и недоверчиво, и, перепрыгивая через две ступеньки, понесся к себе. Не зажигая света, бросил свою поклажу в прихожей и тут же спустился вниз. Ой, как замечательно, что вы мне поможете, добрая вы душа. Я не стал его разочаровывать. На какой этаж? – На двенадцатый. Да мне лишь бы до лифта, он взглянул на меня обеспокоенно и добавил: думаете, не войдет?

Разумеется, не вошла; в подъезде нам даже не удалось поставить ее прямо. Мы развернулись к лестнице; я взялся за толстый конец ствола и поволок елку наверх, а этот навязавшийся на мою голову субъект – заметил я, ненароком обернувшись, – подхватил гибкую макушку так, будто вел на поводке огромную, неспешно идущую собаку. Идущую впереди него – благодаря мне. И только на площадках между лестничными маршами он действительно старался помочь, придерживая руками ветки и прижимаясь к стене, чтобы преодолеть поворот без потерь. На беду, старикан непрерывно ворчал: осторожно, осторожно, смотрите не сломайте, осторожно! Вы не могли бы поднять повыше? – не прошло и минуты, как он мне, ей-богу, осточертел.

Я не так уж и бескорыстен, убеждал я себя, все медленнее, ступенька за ступенькой, поднимаясь по лестнице, потому что, когда мы дойдем, деду в любом случае придется уполовинить свой подарочек, а я таким образом обзаведусь хвойными лапами. У меня будет елка, которую я не собирался ставить, а вернее, про которую в предпраздничной суматохе забыл. Но было то скорее желание найти некий смысл в этой с начала до конца идиотской затее. Ко всему прочему, сопровождая старика, я подвергался риску стать свидетелем семейного скандала. Так оно и вышло: отец, чего это вы приволокли? – спросила взмокшая женщина неопределенного возраста, которая открыла нам дверь. Гжесик, глянь, отец снова учудил! Моих слов: ну, я тогда пойду, никто даже не услышал, а я в итоге забыл попросить лапник. На восьмом этаже я хлопнул себя по лбу: ведь обратно можно было бы спуститься на лифте. Да не все ли равно, успокоил я себя. Какое это имеет значение. И зашагал дальше.

Когда я отпер дверь, меня осенило, что все происшедшее было тщательно обдуманным воспитательным актом, подстроенным мне судьбой.