Бернхард Шлинк - Летние обманы

— Он стрелял в вас? Вы заявили об этом в полицию?

— В больницах всегда вызывают полицию, когда к ним попадают люди с огнестрельными ранениями.

Я описал его, мне опять показывали фотографии, но это ничего не дало. В Кейптауне, где это случилось стрельба — не редкость, и в полиции решили, что я просто нечаянно затесался между враждующими сторонами. Я-то знал, что это не так. Но какой прок было рассказывать это полиции?

Я ждал, когда он сам захочет продолжить.

— Уехав из Германии, я летал туда и сюда и в конце концов остановился в Кейптауне. Если у вас есть деньги и вы не делаете лишних движений, в Южной Африке вас не трогают. Я поселился в Кейптауне в домике привратника при большом винодельческом хозяйстве. С одной стороны море, с другой — виноградники — казалось бы, райское местечко. Но через несколько месяцев я получил от него письмо. Он не подписал на оборотной стороне конверта свой адрес, но в этом не было необходимости. История, которую он изложил в письме, и без того мне все объяснила. У одного шейха сбежала жена к другому мужчине. Она — его любимая жена, зеница ока, юная и прекрасная, как утренняя заря. Шейх опечален, но, хотя он человек гордый, у него большое сердце, и он может понять, если влюбленная женщина идет туда, куда зовет ее любовь. Спустя несколько лет мужчина в гневе убивает эту женщину. Шейх стерпел, что его собственность ушла своим путем, но не потерпит, что кто-то посмел погубить его собственность. Поэтому он заказал убийство этого человека.

Когда я наутро выехал на машине с территории хозяйства и свернул на шоссе, через дорогу от себя я увидел на обочине человека в светлом костюме. Он всегда носит светлый костюм, и костюм ему всегда немного великоват. Он мог бы показаться жалким и нелепым. Но во всем его облике, в каждом движении, в походке чувствуется угроза, поэтому он выглядит не жалким и нелепым, а опасным. В зеркале заднего вида я увидел, как он перешел через дорогу и сел в стоявшую там машину, а немного спустя заметил, что его машина едет следом за мной.

Сделав несколько шагов, он подошел к стулу, повернул его так, чтобы не видеть человека в светлом костюме, сел согнувшись и опустив сложенные руки на колени и остался сидеть повесив голову. Я пододвинул себе другой стул и уселся напротив:

— Потом он стрелял в вас в Кейптауне?

— Всю следующую неделю я то и дело на него натыкался. То он ждал, прислонившись к фонарному столбу напротив ресторана, где я обедал, то оказывался перед книжным магазином, когда я из него выходил, хотя, когда я входил, его там еще не было, то обнаруживался на противоположном сиденье в автобусе, когда я поднимал глаза от газеты. Двери моего дома выходили прямо на море, и я каждое утро и каждый вечер совершал длинные прогулки по пляжу. Встретив его однажды на берегу, я засел дома. Но иногда все-таки приходилось выходить, и, когда я отправился в Кейптаун за покупками, он в меня выстрелил. Средь бела дня, прямо на улице.

Проведя несколько дней в больнице, я снова начал летать, я петлял и петлял и наконец решил, что оторвался от него. И ему действительно-таки понадобился целый год, чтобы снова меня отыскать.

Я посмотрел на человека в светлом костюме. Он обратил на меня взгляд и стал смотреть, как будто играя в гляделки: когда двое смотрят друг другу в глаза, пока кто-нибудь не сморгнет. Через некоторое время я отвел глаза.

Мой сосед улыбнулся:

— Такой год! Я люблю море и опять подыскал дом на морском берегу, на этот раз в Калифорнии. Если имеешь деньги и ведешь себя правильно, в Америке тоже можно, не привлекая к себе внимания, жить неузнанным. Сначала я испытывал некоторое неудобство оттого, что не мог пользоваться кредитными карточками, ведь по ним человека можно отследить. Но если тебе спешить некуда, то можно обойтись и без кредитной карточки. Тем более что хозяин дома предпочитал наличные, а не пластиковые деньги, — вероятно, он обманывал налоговую службу.

Вам знакомо побережье к северу от Сан-Франциско? Местами оно скалистое и суровое, местами песчаное и ласковое; Тихий океан грозен и беспощаден, как никакое другое море; нависшие над водой горные склоны по утрам затянуты туманом, а под лучами полуденного и вечернего солнца их засохший бурый травянистый покров отливает золотом: этот мир словно каждый день заново рождается во всей его красе. Мой дом стоял у подножия склона, достаточно далеко от проезжей дороги, чтобы не слышать машин, и достаточно близко к морю, чтобы его шум сопровождал меня с утра и до вечера не громким и грозным ворчанием, а тихим и мирным шепотом. А небо! Ах, какие закаты! Особенно нравились мне алые и розовые — живописные полотна с роскошной палитрой красок. Но и приглушенные краски трогали мое сердце — когда бледное солнце погружается в туманную дымку и без следа скрывается в море. — Он тихонько хохотнул — немного иронически, немного смущенно. — Я увлекся восторгами? Да, действительно. Я мог бы еще долго продолжать восторгаться: терпким соленым воздухом, и грозами, и радугой над морем, и вином. А Дебби! Как она была хороша и белокура и не шла по жизни, а танцевала. Она была словно вернувшаяся с того света Ава, но если вернувшиеся с того света покойники стремятся причинить зло другим, то Дебби желала мне только добра. Она жила в получасе от меня, у нее был дом на горе, конь и собака, и она рисовала иллюстрации к детским книжкам. Она была добра — не потому ли, что воспринимала каждый миг настоящего как ребенок? Она жила моментом, и без нее я бы не насладился последним годом на воле так, как это случилось благодаря ей.