Дуглас Коупленд - Пока подружка в коме

– Пожар был недели три назад, – говорит Ричард и добавляет: – Молния.

Мы останавливаемся перед калиткой.

– Ну вот, Джаред. Твой дом. Зайти не хочешь?

– А можно? Я в том смысле, что я-то хочу, но вот… если ты пойдешь со мной. Что-то мне боязно одному…

– Что? Ты же призрак, чего тебе мертвецов-то бояться?

– Ну, вот так получилось. Неправильное я какое-то привидение в этом смысле.

– Ладно, привыкнешь еще. Все привыкли. Гамильтон их протёчниками называет.

На лужайке перед домом трава по колено, декоративные кусты побурели и высохли. Плющ уцелел, его зеленые пряди разрослись и загородили входную дверь. На замок она не заперта. Ричард нажимает на ручку, дверь подается, из-за нее вырывается поток теплого воздуха. Он несет с собой противнейший запах – что-то вроде аммиака. Ричард морщится и спрашивает:

– Ну что, не передумал?

– Пойдем, прошу тебя.

Внутри время словно остановилось.

– Бог ты мой! Ричард, да ведь здесь ничего не изменилось с того дня, когда я тут был – в последний день перед тем, как в последний раз попасть в больницу. Врачи мне мясо есть запрещали, а отец нарезал кусок индейки – мелко-мелко – и сказал, чтобы все шли к черту со своими запретами. Потом меня стало рвать – сначала обедом, а после кровью. Пришлось вызывать «скорую». Родители и сестра так перепугались! Зрелище действительно было не для слабонервных.

Ричард ждет в гостиной, я осматриваю дом. Вот новый телевизор, вот микроволновка на кухне, на холодильнике – новые магнитики. А в остальном – все так, как в тот день, когда меня увезли. Я направляюсь к лестнице; Ричард, внимательно глядя мне в глаза, спрашивает:

– Джаред, ты точно хочешь туда подняться?

– Все будет в порядке. Если, конечно, ты не уйдешь. Поднимемся вместе?

Ричард идет вслед за мной. Мы подходим к моей бывшей комнате – в последние годы там стояла швейная машинка. Я заглядываю в ванную, в комнату сестры. Вот и спальня родителей.

– Пусти меня первым, – требует Ричард.

Я говорю, что такие предосторожности излишни, но он непреклонен. Он приоткрывает дверь, заглядывает в комнату, лицо его бледнеет, и он возвращается на цыпочках.

– Протёчники. Поверь мне на слово, смотреть на это тяжело.

– Мне нужно, – говорю я и захожу в комнату.

Ричард заходит следом за мной. На кровати останки моих родителей. Мумии среди матрасов и одеял.

– Сочувствую, дружище, – говорит Ричард.

– Нет-нет, все нормально. Так задумано природой.

Я оглядываю комнату. На стене мои фотографии. Родители так и не сняли их. След детской ручонки на гипсе – это тоже напоминание обо мне, со времен детского сада.

– Ричард, а твои… где они?

– Они в своей «тойоте-камри», неподалеку от пограничного поста Дуглас. Мы с Лайнусом как-то летом доехали туда, разыскали машину. Мы вообще-то хотели похоронить их, предать земле останки, но это оказалось… ну, в общем, не получилось.

Я молча продолжаю осматривать комнату. Ричард говорит:

– Темнеет уже. Я все-таки хочу еще на вулкан посмотреть. Пойдешь со мной?

– Я тут побуду, со своими. Слушай, надо бы тебя чем-нибудь порадовать. Ну, чудо какое сотворить, подарок сделать. Говори, что тебе нужно. Может быть, я смогу это сделать.

Ричард уже снаружи оборачивается и говорит:

– Спасибо, не надо. Звучит это, конечно, смешно, но у меня действительно есть все, что мне нужно. Ты точно решил побыть здесь еще?

– Да. До свиданья, Ричард. И спасибо, что согласился проводить меня сюда, к моим.

– Не за что. Это тебе спасибо за то, что Карен вылечил. Ты когда вернешься-то?

– Через пару недель.

– Ну тогда, старик, до скорого.

– Пока.

Когда я был молод и жив, меня не считали особо разговорчивым. В большинстве жизненных ситуаций мне хватало улыбки и пожатия плечами. А чтобы с девчонкой познакомиться, вполне достаточно посмотреть ей в глаза и выдержать, не моргать. Этот способ меня никогда не подводил. Зато теперь я обрел ясность мышления и умение ясно формулировать то, о чем думаешь.

Что такое ясность мышления?

Попытайтесь вспомнить то забавное чувство, которое возникало у вас в голове при попытке решить слишком сложную математическую задачу. Легкое жужжание в ушах, тяжесть в висках, ощущение, что ваш мозг дергается в черепной коробке, как рыба, выброшенная на берег.

Так вот, это – чувство, противоположное ясности. И тем не менее, для многих людей моей эпохи, по мере того, как они взрослели, оно становилось основным в восприятии жизни. Получилось так, что обычная, повседневная жизнь в двадцатом веке стала похожа на неразрешимое алгебраическое уравнение. Вот почему Ричард стал пить. Вот почему мои старые друзья хватались за все лекарства и снадобья – начиная с сиропа от кашля и кончая все тем же чистым спиртом. Все, чтобы хоть немного унять это жужжание.