Дуглас Коупленд - Планета шампуня

— А, Тайлер Джонсон. Привет. — Кожа у него желтая, как-то странно, по-слоновьи морщинистая, как пленка на поверхности банки с латексной краской, которую забыли закрыть крышкой.

— Привет, Эдди. Ты куда, к парковке? Давай коробку, помогу тебе дотащить.

Эдди смотрит на коробку, вспоминает, что держит ее, и, помедлив, отдает мне. — Спасибо. Коробка увесистая, будь здоров.

— Эй, что у тебя там?

— Увлажнитель воздуха.

— Надо же. — Мы идем.

— Как там Дебби? — спрашиваю я.

— Хорошо. Детишки, двое. Все там же, в Худ-Ривере, с серфингистом.

— А Джоанна?

— Все никак мужика себе не подберет. Ты бы позвонил ей как-нибудь. Она до телятинки парной сама не своя.

— Эдди, зачем так грубо!

Мы подходим к двери из тонированного стекла, и я держу ее открытой, подпирая коробкой, пока Эдди выходит наружу. Потом он потихоньку плетется через холодную, продуваемую стоянку, где среди одинокого табунка машин затесался его «ниссан». Эдди для порядка спрашивает меня, как там мои (хотя можно не сомневаться, что все самое неприятное и гнусное давно ему известно благодаря местному сарафанному радио), и отпирает багажник, чтобы я поставил туда коробку. Но вот багажник снова закрыт, и мы оба стоим и молчим, мучаясь от какой-то взаимной неловкости, и я всем своим нутром понимаю, что я все еще не сделал чего-то главного, не поддающегося точному определению.

Эдди садится в машину, и у меня вдруг возникает чувство, острое, как наваждение, будто сейчас мне дан последний шанс совершить некий поступок, — чувство, уже посетившее меня однажды, когда я покидал Европу, только на этот раз оно связано с тем, что я вижу Эдди Вудмена живым. Может, это странное чувство — знак уходящей юности? Надеюсь, что так.

— Спасибо, Тайлер, — говорит он, включая зажигание. — Передай от меня привет Джасмин. Увидимся.

— Конечно, Эдди, — отвечаю я. — Пока.

Эдди трогает с места, а я, слабо махнув рукой, поворачиваюсь и иду назад в торговый центр, открывая дверь из тонированного стекла, и лицо мне обдает сладковатым теплом, будто я сунул его в мешок с подтаявшими конфетами во время веселого Хэллоуина, и в голове у меня гудит от непоправимой вины.

Я вижу Анну-Луизу, которая стоит возле забитой обугленной фанерой витрины «Св.Яппи». Она не замечает, что я иду к ней, так и стоит, скрестив на груди руки. Я тихонько подхожу к ней чуть сзади и, обхватив ее компактное, теплое тело, стискиваю ее в объятиях, как, наверно, должен был стиснуть Эдди Вудмена.

Представьте, что тот, кого вы любите, говорит вам: «Через десять минут тебя проткнут насквозь. Боль будет нестерпимой, и нет способа избежать ее». М-да… предстоящие десять минут превратятся тогда в страшную пытку, почти невыносимую, верно? Может, и к лучшему, что будущее скрыто от нас.

— Анна-Луиза, как ты стараешься для других… просто чудо!

— Кончай свой телемарафон, Тайлер. Сегодня неподходящий день.

— Ладно. Как скажешь. — Мы отъезжаем от торгового центра и летим через Ланкастер, и все это время Анна-Луиза — просто снежная королева на фоне матово-черной роскоши Комфортмобиля.

На востоке, посреди убранного ячменного поля я вижу линию электропередачи. Странно — почему-то провода по обе стороны трансмиссионной башни обрезаны и безвольно свисают с горизонтально вытянутых, треугольником сходящихся алюминиевых рук-опор, как будто башня — это убитая горем мать похищенного ребенка, протягивающая детскую одежонку навстречу камерам «Си-эн-эн».

Вид у Анны-Луизы просто жуть.

— Анна-Луиза, что за вид у тебя — просто жуть. Ты спала хоть ночью-то? — Носки на ней разного цвета, свитер в нескольких местах прожжен, в уголках рта засохшие следы зубной пасты. На коленях у нее рабочая униформа в жеваном полиэтиленовом пакете из-под продуктов, в который она вцепилась обеими руками.

— А, плевать.

— Понятно.

— Зато мисс Франция, как я полагаю, выглядит сегодня сногсшибательно.

Я дипломатично молчу, хотя мое нежелание разуверять ее само по себе выразительно доказывает, что да, если начать подсчитывать, кто из них тщательнее следит за собой, сравнение будет, вероятно, не в пользу Анны-Луизы.

— У всех бывают неудачные дни — когда даже волосы не лежат.

— Сегодня в обед только выпила джина с мини-кексами, — говорит Анна-Луиза.

— Напилась и пошла на работу?

Анна-Луиза вся какая-то натянутая. Вталкивает в гнездо «прикуривателя» до сих пор никому ни разу не понадобившуюся зажигалку, достает, порывшись в белом полиэтиленовом мешке, сигарету и, к моему несказанному удивлению, ее прикуривает.