Марина Яковлева - Баллада о Розеттском камне

Вскакиваю на подоконник и высовываю голову в форточку. Звезда топчется на месте, резко уходит влево, медленно возвращается, спускается вниз.

— Ты же замерзнешь! За окном — зима!

— Не мешайте, мне не холодно!

— У звезд холодный свет.

— Неправда. Моя звезда согревает меня! Они поняли, как мне одиноко, как я ждала их, как надеялась, что хоть кто-нибудь живой постучится в окно. Они вернулись.

А звезда бешено скачет, выписывая немыслимые фигуры. От напряжения глаза начинают болеть. Что они хотят сказать мне? Что у них случилось?! Боже мой, до чего эта форточка мешает! Подождите! Я сейчас распахну окно! Звезда замерла.

До чего непослушные стали у меня руки, до чего неуклюжие (…У тебя лицо приятное. Но можно найти женщин гораздо красивее, а вот руки… Таких никогда не видел. Ты извини, я не хотел обидеть…). Как же открыть-то?.. «Справочник по лазерам». Килограмма на два. Вот, справочник, настал и твой черед для чего-то пригодиться! Для хорошего дела.

Сколько звезд в ночи и какой нежный ветер! Но моя звезда особенная. Словно яркая лампочка в ночи. Что же случилось и чем я могу помочь? Как догадаться?..

Не думайте, что я такая бестолковая. Я ведь три года работала в ВЦП (Всесоюзном центре переводов!) внештатной сотрудницей! Когда редактор брал меня, он сказал: «Конечно, языка вы не знаете, но каким-то образом умеете догадаться, о чем идет речь. Я уверен, месяца через два вы уже будете прилично работать…»

Откуда мне было знать язык? До института я жила в городке, от которого «хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь», — как говаривал Городничий из «Ревизора». Город наш находился далеко-далеко, среди лесов, рек, озер. Словом, в тайге располагался. Конечно, было там все, что должно быть в городе: и театр, и Дом культуры, и музыкальные школы (до сих пор могу сыграть что-нибудь по нотам, за третий класс), но… Но!.. Не подумайте, что я свысока отношусь к своему родному городу. Город мой часто снится мне во сне… Вечерами перед праздником у Дома культуры ставили трибуну для демонстрации и крутили музыку. Песни тех лет напоминают мне оранжевые абажуры. Быть может, потому, что у нас дома был такой. Его хорошо было видно с площади, когда сгущались сумерки и в окнах загорался свет. «Парни, парни», «Я люблю тебя, жизнь», «Песня о юном барабанщике»…

Людка Ольховская тоже приходила к нам смотреть демонстрацию, так как из их квартиры видно было площадь, но — криво! (Правда, у нас на подоконнике места было только на двоих и третьему приходилось сидеть отдельно, рядом на тумбочке — тумбочка котировалась невысоко, хотя видно оттуда было гораздо лучше, однако там некого было толкать локтем, крича: «Смотри! Видишь?!» Не помню, кому первому выпало сидеть на этом месте, но слез было море, и тогда мама поставила на тумбочку вазу с яблоками и конфетами, и сидевший там получил право выдавать их в процессе смотрения демонстрации, то есть не человек украшал место, а яблоки и конфеты…) В ночь перед праздником мы засыпали, будто окаченные с головы до ног из ушата счастьем (странное сочетание «будто окаченные из ушата» напоминает «будто окаченные лягушата». Наверное, мы и были счастливые лягушата, а потом все куда-то делось. Будто бы что-то случилось)… Город мой часто снится мне во сне…

А еще раньше я жила у бабушки, и по воскресеньям она затевала пироги, и мы приглашали соседских детей. Пока пироги пеклись, мы, ребятишки, уже ждали, стоя рядом с пузатой электропечкой «Чудесница», и смотрели с восхищением, как бабушка вынимает их, а они румяные, веселые, красивые, прямо-таки плоские колобки! И как же хотелось дотронуться до них пальцем, чтобы получить капельку этого горячего счастья! «Не тронь, Ленонька! Они с жару! Руки обожжешь! Вот пироги отдохнут, тогда и есть будем!» «Разве пироги устают, что им отдыхать надо?» «А как же? В печке-то они пеклись, вот им и надо отдохнуть». И она накрывала пироги марлей, предварительно обмазав их маслом, а мы все ходили вокруг и ждали, и спрашивали без конца, отдохнули ли пироги или еще нет…

Когда мне было около трех лет и я была маленькая, бабушка кипятила воду в ведрах, и мыла меня в большом алюминиевом корыте, и поливала водой из кувшина, повторяя каждый раз: «С гуся — вода, с Леноньки — худоба!» От этой ли присказки или от чего другого, но никакой худобы у меня никогда не наблюдалось. Ни в школе, ни в институте, ни потом, то есть, я хочу сказать, сейчас. Рост — 1 м 65 см, вес — 65 кг. Годы идут, но я, встав на весы, каждый раз невольно повторяю: «Опять 65!» Странно, что теперь, когда меня это абсолютно не волнует, я «попала в струю»: модны «женщины в теле», значит, как я. Модны мужчины типа «молодой менеджер», значит, как ты. Я. Ты. Никогда мы не будем вместе. Да что ж такое?! Снова нахлынуло на меня! До каких пор буду думать о тебе?! До каких пор не смогу избавиться от тебя?! Что ж тут спрашивать? Что шуметь? Ответ давно известен: буду вспоминать о тебе до самой смерти, то есть до завтра…