Дуглас Коупленд - Элеанор Ригби

— А где?

— Далеко отсюда, у бухты Подковы.

Хантер спросил:

— Одна?

Чейз взглянул на меня и поинтересовался:

— Тетя Лиззи, а у вас друзья есть?

Я сказала:

— Спасибо, Чейз. Короче говоря, дело было летом, я собирала ежевику. Совершенно самостоятельно. Зашла за поворот и заметила на насыпи какую-то тряпицу в зарослях бобыльника. Из окон пассажиры чего только не выбрасывают — пакетики от сока, банки из-под газировки, — поэтому я поначалу и внимания не обратила. Однако, подойдя ближе, рассмотрела цветастую рубашку, потом ботинки… и поняла, что это человек.

До сих пор я нисколько не врала. Там действительно лежал мужчина, хотя затем мальчики услышали сильно отретушированный вариант. Им столько же лет, сколько и мне тогда, но я думаю, что Хантер и Чейз еще не созрели. Да, теперь и я сужу о них предвзято — так же, как тогда окружающие отнеслись к настырной девчонке-школьнице с ее историей о мертвом теле.

А случилось вот что: стоял август, и я, намереваясь с пользой провести день, села на автобус, добралась с несколькими пересадками до бухты Подковы и в палатке возле переправы купила недорогой чизбургер. Подкрепившись, вскарабкалась по крутым склонам, заваленным кучами щебня, на железнодорожное полотно. На мне было легкое платьице в бело-синюю клетку, самое нелюбимое, зато тонкое, и я надеялась окончательно его угробить: солидол, химия, грязь — жить ему оставалось от силы сутки. Предвосхищу ваш вопрос: как двенадцатилетняя девочка оказалась одна вдали от города? Одно слово: семидесятые. Достигнув определенного возраста, дети предоставлялись сами себе, и родителей мало беспокоило, чем занимаются их чада, где и с кем. Хантер с Чейзом, наверное, с чипами в заднице ходят, чтобы родители каждую минуту знали, где их искать. А в мое время…

«Мам, можно я сгоняю на попутке до бара, где байкеры тусуются?»

«Конечно, милая».

Стояло настоящее пекло, как в июне, и все запахи ощущались с утроенной силой, когда я вдруг угодила в кошмарный смрад. Вообще-то, я сразу поняла, что пахнет разлагающимся трупом. Люди, видимо, такое нутром чуют. Во мне даже что-то вроде ликования проснулось, когда я подходила к покойнику: приятно было сознавать, что за свою недолгую жизнь я просмотрела достаточно детективов, теле-шоу и тайных откровений преступников, чтобы полностью созреть для подобной ситуации. Раскрыть преступление! Найти улики!

Никогда раньше я не видела мертвяков. Ребята в школе бегали посмотреть на автомобильные аварии, а я нет — даже обидно. Зато теперь!… Настоящее убийство, притом зверское. Несчастного рассекли пополам, по талии, и поставили под прямым углом. На нижней половине трупа была юбка из набивной ткани с цветочным рисунком, сапожки по колено, а на верхней — рубаха из шотландки. Лицо оказалось нетронутым — вполне привлекательное мужское лицо. Оно уже приобрело землистый оттенок, несмотря на густой макияж: струпья тонального крема, тушь, накладная ресница, которая еще держалась на веке. Вокруг гудели мухи. Меня разбирало любопытство: что это за человек? Почему он в юбке?

Юбка. Имеется один постыдный нюансик, о котором я до сих пор никому не рассказывала: я отломила веточку ольхи, ощипала листья и подобралась к нижней половине трупа. Мне нужно было приподнять юбку и проверить… хм, соответствует ли нижняя половина верхней. Я так и поступила; кстати, покойник оказался без нижнего белья.

Кто мог такое сотворить? Я огляделась: ни одного смятого стебелька, ни одной окровавленной травинки. Ничто не указывало на то, что труп расчленяли на месте. Даже двенадцатилетней девчонке было ясно: тело сюда скинули. От жары мне вдруг нестерпимо захотелось пить. Помню, больше всего удивил макияж на лице жертвы — даже не юбка или что другое.

Я не стреляный воробей и никогда им не была. Наверное, очень многие на моем месте сблевали бы или отвели взгляд, однако я не сделала ни того, ни другого. Возможно, то же чувствуют и следователи-криминалисты. На мой взгляд, дело в том, что человек либо брезглив от рождения, либо — нет. По ящику показывают хирургическую операцию — вот это зрелище по мне. И поэтому не сочтите за грубость, но для меня найти расчлененного покойника все равно, что потрогать сырую отбивную.

И еще одно (я поняла это уже много лет спустя): когда так близко находишься к чему-то окончательно и бесповоротно мертвому, кажется, что у самой впереди — вечность… бессмертие.

Минут пять я стояла не шелохнувшись, и тут услышала вдалеке поезд, который приближался с севера, со стороны Скуомиша. «Роял Хадсон», старомодный паровоз, переделанный после реставрации в аттракцион для туристов, направлялся, попыхивая, в Гау-Саунд-фиорд. Я стояла возле тела, застывшего среди бобыльника, ромашек и одуванчиков, и, переводя взгляд от мертвеца на изгиб полотна, ждала, когда же появится поезд. А меж тем пыхтение и лязг становились все громче.