Дуглас Коупленд - Элеанор Ригби

— Нет.

— Этот человек — преступник?

— Формально — нет. В молодости стащил что-то по мелочи, но после двадцати — ничего противозаконного. Если ты первый раз украл в двадцать пять, то до пятидесяти и монетки не стащишь. Он чист. По крайней мере в смысле криминала.

— Тогда в чем же дело?

Райнер наполнил бокалы минеральной водой.

— Если можно так выразиться, он нарушает общественный порядок. Кертец докучлив, однако его действия не подпадают под какую-либо статью.

— О чем именно идет речь?

— Кертец разговаривает сам с собой на улице.

— Ну, такое и у меня грешным делом случается. По телефону вы упомянули о нападениях на женщин. Мне кажется, это довольно серьезное обвинение. Что вы имели в виду?

— Нападения не носят сексуального характера.

Подобного услышать я не ожидала.

— Вот как! А тогда что?

Райнеру явно не хотелось говорить, но усилием воли он выдавил из себя:

— Насилие на религиозной почве.

— Что?

— Никакого маскарада или фанатизма. Герр Кертец выбирает определенных женщин — мы так и не определили, по какому принципу — с мыслью, что им необходимо… э-э… религиозное перевоспитание.

— Это какая-то австрийская форма католицизма?

— Нет. Он вырос в семье протестантов, но явной приверженности к какому-либо вероисповеданию не проявляет.

— Очередной Чарльз Мэнсон 12?

— Нет.

— Тогда что же — он беден и вымогает деньги?

— Отнюдь. Семейство активно ему помогает. Да и по профессии он дантист, притом преуспевающий.

— И что же Кертец делает с женщинами, которые… «перешли ему дорожку»?

— Ходит за ними по пятам и задает всякие вопросы.

— Например?

Райнер изобразил на лице крайнее напряжение, показывая, что припоминает «ходовые» выражения Клауса Кертеца.

— Ну, скажем так: «Ваша жизнь слишком проста. Вам заморочили голову, и вы боитесь прислушаться к внутреннему голосу, понимаете?»

— Ну и?…

— «Вы должны как можно скорее измениться, иначе ваша душа застынет и никогда не оттает. Знайте это. Разве вы сами о таком не задумывались?»

— Звучит вполне мирно.

— Лиз, вы представьте себя заурядной женщиной, у которой вся жизнь — работа, дом, магазин; и вдруг перед ней предстает этот… — Райнер воздержался от грубого словца, однако я прекрасно поняла: Клаус Кертец для него, что приличное бельмо в глазу.

— Так, выходит, он маньяк?

— Нет. Маньяк зацикливается на жертве, а герр Кертец живет обычной жизнью, пока какая-нибудь несчастная не перейдет ему дорогу. Вот тогда что-то в нем пробуждается, и он начинает действовать.

— А какой типаж его интересует?

— Как правило, ровесницы; поначалу никто не возражает, поскольку этот парень высок, строен и очень хорош собой.

— Господин Кертец когда-нибудь донимал мужчин?

— Нет. Мы несколько раз его допрашивали — забавно, он считает, что мужчины заведомо обречены, все до единого, и поэтому возиться с ними бессмысленно. Только женщин можно спасти. Оттого их и рождается чуть больше, а значит, у человечества еще есть надежда. Он постоянно апеллирует к статистике.

Я поинтересовалась:

— А он нападал на женщин в прямом смысле слова? «Интересно, как насчет меня?»

— О нет. Кертец — нарушитель спокойствия, а не насильник. По крайней мере мы так считали до поры до времени. Однако месяц назад нашлась одна дама, которой его докучливость осточертела. Однажды она возвращалась домой, в ее поле зрения нарисовался старый знакомец и завел прежнюю пластинку. Она уложила его приемом тэквондо и подала заявление в полицию, что меня невероятно порадовало. Наконец-то появилось юридическое основание для дальнейших действий. Во время одной интересной беседы Кертец рассказал о вас. Честно говоря, я не ожидал, что вы приедете.

— Так со мной все случилось почти тридцать лет назад. Вряд ли вы сможете подвести юридическую базу под мои показания.

— Может, и не смогу…

— И все же я здесь, приехала…

— Да.

— Райнер, мне кажется, мы могли бы также мило побеседовать по телефону.

— Формально да.

— Дайте подумать с минутку.

Мне было приятно узнать, что Клаус — не насильник, но что же произошло в тот вечер со мной? Байер, конечно, хотел, чтобы Кертец сам себя подвел под статью, и если при этом на улице станет одним насильником меньше — общество только выиграет. Однако мне предстояло переварить новость: оказывается, он — религиозный… Не знаю, как и назвать… Кто? Уличная проститутка?…

— Скажите, хотя бы одной из этих женщин пришло в голову остановиться и спокойно с ним поговорить?