Дуглас Коупленд - Элеанор Ригби

— Это правда.

— Отлично. Тогда, я полагаю, ты отдашь мне двести баксов, которые занял прошлой осенью, чтобы купить римские свечи из индейской резервации.

Я сказала:

— Джейн, давайте перекурим, пока Джереми упаковывается.

— Идет.

Мы поднялись на крышу, с которой открывался прекрасный панорамный вид на город: горы и чайки, офисные высотки, суда на стоянках — совсем как в детской книжке с заданием на наблюдательность, где читателя просят найти как можно больше знакомых предметов.

— Я, конечно, кажусь вам последней гадиной. Так вот, вы не правы.

— А я разве что-нибудь подобное говорила?

К моему удивлению, Джейн от сигареты не отказалась, и мы закурили.

— Хотя ни за что бы не подумала, что вы из тех, кто швыряет проигрыватели с балкона.

— Ух, какой балдеж.

На перила нагло уселась чайка. Смекнув, что пищи у нас нет, птица улетела.

— При вас у него уже были видения?

— Да.

— У меня от них мурашки.

— А мне интересно. На поэзию похоже.

— Три дня назад он сообщил, что небо погаснет. Не как при затмении, а — хлоп! Будто лампочка. Жуть.

— Думаю, в этом надо искать зашифрованное послание. С первого взгляда, может, все и кажется полной чушью, а если копнешь поглубже…

— Нет. По мне так это ужас чистой воды. Неделю назад он рассказывал про двух любовников, которые встречались на улице, проходя мимо. Они страшно разругались, и в наказание при встрече, раз за разом, чуть-чуть ржавели, как роботы. В конце концов обоих заклинило: они так и застыли друг перед другом. По-вашему, как такое называется?

— Красиво. В некотором смысле.

— Или вот еще. Офисные здания обрушатся, и среди обломков будут находить людей, которые от силовой волны сжались в алмазы.

— Как мило.

Она вздохнула.

— А поучаствовать в своих бредовых идейках он вас еще не подбивал?

— В каком смысле?

— Да в любом, этот друг на все способен: лазать по деревьям в поисках монет или вырыть яму и наполнить ее воздушными шарами.

— Мы с ним ползли на четвереньках по шоссе среди бела дня.

— Ну вот, об этом я и говорю…

Я спросила Джейн, почему ее так напрягают видения Джереми.

— Потому что это не сны, от них так просто не отмахнешься. Он действительно что-то видит.

— И что же тут плохого?

Очевидно, это было очень важно для Джейн, и она старалась подобрать верные слова.

— Проблема в том, что я атеистка. И мне не понятно, откуда берутся видения. Глядя на Джереми, я начинаю сомневаться в своем неверии. — Собеседница затушила сигарету. — Ему с детства забивали голову религиозной болтовней, совсем заморочили этим бредом. Я-то надеялась, со мной он поправится — не вышло.

Я смолчала. Пусть у меня никого и не было, но даже я знаю: пытаться кого-то переделать — труд неблагодарный. Поэтому мы переключились на обсуждение болезни Джереми. Все это напоминало передачу домашнего питомца от одного хозяина к другому:

— От жары он может вырубиться, так что горячие ванны отпадают. Я нашла в сети охлаждающий жилет — вроде как помогает. Если нет кондиционера, обязательно купите. И еще, никакой пшеницы — кишечник не воспринимает.

Джереми обещал стать прихотливым подопечным.

— А кто-нибудь из прежних семей не может помочь?

— О, не советую к ним обращаться. Эти так называемые родственнички давно мозгами тронулись. Первым делом они вас на «бабки» раскрутят, затем что-нибудь сопрут — и поминай как звали.

Это меня меньше всего беспокоило. Решение впустить Джереми в свою жизнь напоминало первый поцелуй.

Мы стащили его багаж вниз; я выбрала ношу потяжелее. В машине я поинтересовалась у сына, когда он успел столько узнать о матрасах.

— Да по ходу дела выдумал.

Дома меня ждало десять сообщений — личные, от домашних.

Джереми вконец измотался.

— Давай просто поваляемся на диване, посмотрим новости, а там, может, что-нибудь и придумаем.

— Одобряю.

И так мы вместе смотрели вечерний выпуск новостей. Приятно делать что-то скучное не в одиночестве, а с кем-то. Обычно я избегаю новостей: закат мне тяжело дается — в это время суток сильнее чувствуется одиночество. Порой, если я в хорошей форме, включаю шестичасовой выпуск, но и тогда все затмевают мысли о собственной участи; я почти не слежу за происходящим, а когда рассказывают о какой-нибудь собаке, попавшей в полынью, — так вообще выть хочется. При совсем поганом настроении я съедаю тарелку разогретых в микроволновке булочек с корицей и выезжаю покататься. Когда я в таком состоянии веду машину, так и подмывает посостязаться с лихачами. Я готова в сильнейший ливень мчаться за каким-нибудь автомобилем, чтобы, поравнявшись с ним, крикнуть водителю «Как не стыдно!» за то, что он выбросил окурок в окно у «Глубокой бухты». Не знаю, чего я этим пытаюсь добиться, да только меня так и подмывает.