Какое развитие, какое движение, возражал Винер, если даже все самые удивительные технические новшества тут же приспосабливаются к злу и берутся им на вооружение, странно только, что все это еще не окончилось каким-нибудь необратимым катаклизмом. Сколько раз в детстве ему мерещилась всплывающая над городом серебристая ракета, за чем неминуемо должен был последовать страшный взрыв и всеобщий конец. Откуда, спрашивается, в нем эта картинка, ставшая постоянным кошмаром его снов? Да, собственно, и не так важно откуда. Ладно бы речь шла о его собственной гибели, но ведь именно всеобщая, глобальная катастрофа мерещилась, в которой исчезнет и само человечество, и все нажитое им за века цивилизации.
Впрочем, все эти фантазии не имеют особого значения. Как, впрочем, и давние студенческие споры. Мало ли о чем тогда спорили, чем увлекались. Тогда все еще было внове, неопределенно, только закладывалось, и понятно, что в спорах многое вынашивалось. Теперь же все образовалось, полжизни, если не больше, минуло, никто не спорит, поскольку и так все понятно. Гусин — отличный переводчик, хотя и пьющий, Винер — преуспевающий бизнесмен, Валентина — успешный менеджер, культуртрегер, просто милая незамужняя женщина. Все, в общем, не так уж плохо. Омега, не Омега, экая разница? Да Гусин про нее не особенно и распространяется — то ли подустал, то ли разуверился, хотя если наберется серьезно, то может и раскочегариться — все-таки свое, заветное, даже очень может, и тогда в его глазах, испещренных набухшими прожилками, отчего они кажутся красными, начинает светиться то самое, давнее.
Гродская Елена Евгеньевна родилась и живет в Москве. Поэт, эссеист. Закончила филологический факультет МГУ, кандидат филологических наук (диссертация на тему “Автобиографический герой Аполлона Григорьева”). Стихи публиковались в Сети на сайте “Литературный арьергард”. Автор ряда статей о современной поэзии; печаталась в журналах “Знамя”, “Октябрь”, на сайте “Русского журнала”. В “Новом мире” публикуется впервые.
* *
*
Он ждал не меня, а кого-то другого.
В его представлении то была я.
Была, как суровая нитка, сурова.
Полезная, как на деревне корова.
Открытая, как рыбакам полынья.
Под снегом был лед, я спешила на встречу,
скользя, чуть не падая, — то была я.
Стояли спина и понурые плечи.
Старались и звезды, и ветер, и вечер.
Белела луна, как в воде простыня.
Я шла переулком, скользя и ругая
и ветер, и вечер, и звезды с луной.
К нему подходила не я, а другая —
случайная, чаемая, дорогая.
Мне кажется, он не встречался со мной.
* *
*
не виновать виноватого
не набивай его ватою
не делай из него чучело
за неимением лучшего —
прими его такого хорошего
всеми на свете брошенного
не надо виноватого виноватить
а то его потом не отвадить
он появится в страшных снах
притчей будет у всех на устах
выпусти его из виду
и прости ему обиду
Мох
Хвойный воздух, мягкий мох.
До реки — рукой подать.
Хорошо придумал Бог,
чтобы это все создать.
Солнце прячется пока.
Дождик мелко моросит.
Улетучилась тоска.
В небе радуга висит.
Мягкий мох, премудрый Бог.
Щелыковский чуткий лес.
Сорвала в траве цветок,
на него жучок залез.
Перед Пасхой
Кулич румяный, с корочкой.
А день отчасти облачный,
а день отчасти солнечный —
сужу по небесам.
Гуляют дети с мамами,
послушные, упрямые,
носы в шарфы упрятали.
Малыш кричит: “Я сам!”
Мы сами люди разные —
и чистые, и грязные,
спокойные и страстные —
все в очередь — святить.
Кулич несем со свечкою,
ванилью пахнет, вечностью.
А я стою беспечная —
на всех должно хватить.
Воды, благословения,
мольбы, благоговения.
У Божьего творения
забота есть одна —
подольше жить, не мучиться
и радоваться случаю.
Да, Господи, я слушаю.
Читать дальше
