С ужасом вспоминаешь, как с ней полемизировали, точнее — что о ней говорили, перевирая буквально все утверждения и предложения автора. И были в том трогательно единодушны первый (и последний) президент умирающей квазиимперии и партийные бонзы с мест, примеривающие маски национальных лидеров независимых государств, просвещенные адепты „либерализма и демократии” и столь же просвещенные радетели „патриотизма”. Что уж говорить о тех миллионах подписчиков „Комсомолки” и „Литературки”, которым интереснее (и уже привычнее) было глядеть на перманентные телевизионные ристалища (то трагедию крутят, то цирковое шоу, то из студии, то из Кремля, то с улицы), чем вникать в „посильные соображения””.
Марина Палей. Механизм непролазного умиления. — “Русский Журнал”, 2009, 5 мая .
Резко критический отзыв о рассказе Олеси Николаевой “Эфиоп” (“Новый мир”, 2007, № 11). Среди прочего: “Увы, политологи предсказывают довольно высокую вероятность того, что на вверенной человеку планете, относительно скоро, победит исламский фундаментализм. Почему? Да хотя бы и потому, что у представителей этой идеологии (именно — идеологии) дела со словами не расходятся. А вот, скажем, православный писатель — существо двойственное… То есть ежели и умиляется, глядя на кромешную нищету и унижения (которые, конечно, катализируют обретение „незащищенными слоями” — Царствия Небесного), то почему-то дальше этого умиления не идет, не совершает каких-либо радикальных, сообразных со своими представлениями, действий: не обращается, например, к депутату парламента с предложением, чтобы „слои” — для их же пользы, т. е. для скорейшего обретения Вечного Благоденствия, — голодухой бы поинтенсивней пробрать. А ведь опыт голодомора, казалось бы, даже подспорьем мог бы стать. И уж всяко не расцветают душой они, хронически умиленные , когда обретение Царствия Небесного — посредством нищеты, голодухи, кромешных болезней — начинает вдруг очень активно „светить” — ну, скажем, их чадам и домочадцам. То есть означенная „двойственность” индивидов, склонных к такому роду умилениям, остается для меня загадкой. Другая загадка — сама природа этого непролазного умиления”.
Павел Пепперштейн. Заповедник “Россия”. — “ OpenSpace ”, 2009, 14 мая .
“Мне кажется, что будущее должно занимать каждого. И, честно говоря, меня смущает, что в России о нем мало думают. Перспектива перекрыта. Свободному потоку мысли мешает доминирующая капиталистическая идеология”.
“Идеальное общество должно быть устроено по принципу экосоциализма”.
“Я очень надеюсь, что бизнес-центры Москоу-Сити никогда не будут закончены.
Я обращаюсь к высшим силам с мольбами об этом. Если единственное, что может спасти остатки Москвы, — это усугубление кризиса, то я за кризис”.
Сергей Переслегин. Глобальный мир: предельно неустойчивое развитие. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 5.
Среди прочего: “Индустриальные технические системы никогда не бывают вполне надежны и потому время от времени гибнут. Тот же „Титаник”, например, утонул.
А на Тенерифе, в современном аэропорту, столкнулись два „Боинга-747”, погибло свыше 500 человек. „ДС-10” упал под Парижем из-за дефектного замка грузового люка. И так далее и тому подобное. Поэтому сами катастрофы, разумеется, ничего не маркируют и ничего не значат. <...> А вот реакция общества на эти катастрофы заслуживает внимательного рассмотрения. И в случае с „Челленджером”, и в случае с Чернобыльской АЭС мы имеем одну и ту же картину: в материальном мире — довольно заурядная авария с небольшим числом человеческих жертв, в информационном пространстве — подлинный апокалипсис. В результате — резкое торможение космической программы в США и торможение атомной энергетики во всем мире, кроме Японии, которая после Хиросимы и Нагасаки явно получила „прививку” от радиофобии. Заметим, что ядерная энергетика имела очевидные прагматические перспективы, но случайная катастрофа отбросила ее развитие на поколение, а кое-где, вероятно, и навсегда. Тоже совершенно неиндустриальный исход, неиндустриальная логика развития событий”.
А также: “В течение ближайших двадцати лет нас ждет либо тотальная постиндустриальная катастрофа, либо — постиндустриальный переход с полной перестройкой всех жизненных форматов. Первое, конечно, много вероятнее, хотя заметим, что даже катастрофа имеет множество вариантов и может быть усилена или ослаблена, а также ускорена или замедлена”.
Читать дальше
