Мускус высунулся из кроны, вися вниз головой.
— Давай сюда руки, — приказал он. — И-эх!
И вместе с зажмурившейся Настенькой оказался на толстенной ветке.
— Держись за меня — не пропадешь.
Он подхватил ее на руки, подбросил — она едва успела схватиться за тонкие ветки, подтолкнул — и Настенька кубарем полетела в сплетенное из ивняка и камыша гнездо, где через мгновение оказался и Мускус.
Женщина легла на спину. Сквозь просвет в ветвях она видела твердое, как алмаз, синее небо и зависшего на одном месте ястреба.
— Опять умирать собралась? — сурово спросил Мускус, заметив слезы на ее глазах. — На тебе платье — хоть выжимай.
— Так выжми, — сказала она, не поворачивая к нему лица. — Всю до капли.
Настенька все чаще оставалась ночевать у матери, из чего дошлые соседи сделали вывод: муж, известный психопат и тайный пьяница, стал бить ее вдвое против прежнего.
— Он хоть говорит, за что лупит? — допытывался Мускус. — Из-за бездетности? Или из-за меня?
Настенька лишь качала головой, но ни в чем не признавалась.
— Река поднялась — осень. — Мускус взял Настеньку за руку. — А хочешь — я тебе чудо покажу?
Той же ночью Настенька выскользнула из материного дома, Мускус встретил ее на лодке под старым мостом. Она завернулась в старое пальто и закурила — раньше Мускус за нею такой привычки не замечал.
Они спустились на несколько километров по течению, в полной темноте свернули в какую-то протоку. Мускус выключил мотор и взялся за длинный шест. Лодка шла почти бесшумно. Вокруг из воды торчали какие-то столбы, но Настенька не знала, что это такое.
Редкие облака разошлись, и полная синяя луна осветила затопленный лес.
— Пригнись, — шепотом приказал Мускус. — А то еще ветку башкой заденешь.
— Долго еще? — тоже шепотом спросила Настенька, дрожа больше от возбуждения, чем от холода. — Как красиво…
Лодка причалила к песчаному холму.
Мускус сел рядом с женщиной и закурил.
— Скоро, — сказал он. — Почему ты с ним не разведешься, Настя?
— Не за тебя же мне выходить, — с тихим смехом ответила она. — Не обижайся, Виктор, но мы с тобой слишком уж не подходим друг другу…
Звезды на востоке стали медленно блекнуть, а небо из глубоко синего превращалось в палево-серое. Вскоре над горизонтом прочертилась бледно-розовая полоса. И тихий, невыразительный и вместе с тем невыразимо прекрасный свет стал заливать дальние колки, сизые ивняки и темную воду, и Настенька, сама не понимая — почему, вдруг прижалась к Мускусу и заплакала: так все было хорошо вокруг и так безнадежно — в жизни.
Поднялось солнце.
— Вот тебе и чудо, разве нет? — сказал Мускус. — А я, знаешь, привык своего добиваться.
— Это похвально, — всхлипнула женщина. — А вот мне никто никогда в любви не признавался. Смешно, да? Да у нас в городке и слова-то этого стесняются…
Мускус промолчал.
Дома Мускус извлек из чулана коробку с револьвером, который его отец выкопал на огороде (когда-то в этих местах было жестокое сражение, после войны саперы еще годами разминировали поля и леса, а местные жители под шумок норовили разжиться кто тротилом — рыбу глушить, а кто и оружием — неизвестно для чего). Много лет револьвер бездельно пролежал в коробке, завернутый в промасленную тряпицу, и всякий раз мать, если мать вспоминала об оружии, просила Мускуса выбросить наган в помойку либо же сдать в милицию.
Он проверил барабан, ствол и спусковой механизм, зарядил револьвер одним патроном и отправился в гости к Настеньке и ее мужу.
— Ты, скотина безрогая, — с порога начал он, — или ты даешь ей развод, или я тебя дуэлирую. Понял?
Мужчина за столом скривился.
— Развода она не просила и не попросит, а дуэлировать ты меня, рванина, разве что из жопной дырки сможешь.
Мускус вынул из кармана револьвер.
— Не надо, Виктор, — заплакала Настенька. — Мне нельзя волноваться: у меня будет ребенок.
— От меня, — сказал Мускус.
— Не важно! — взвился муж. — Пшел вон, сиволапый!
Мускус нахмурился.
— В барабане один патрон, — сказал он. — Про русскую рулетку слыхал? Предлагаю.
— Миша! — закричала Настенька. — Я все равно никого, кроме ребенка, не люблю. Не делайте этого!
Читать дальше
