Елисео так и не вошел в храм. Он не держал зла на Бога — Он отнял любимую женщину — вычеркнул ее немного раньше, чем вычеркнет Елисео, но родился Мигель — и это новая строка, может быть, более удачная, чем сам Елисео и его белокурая супруга, которую он привез с Севера, чем и погубил — она так и не привыкла к безумной жаре этого каменного мешка.
— Может быть, Он решил покончить и с этим каменным наростом, нелепым, бесполезным, ненужным никому и ничему — ни пустыне, ни горожанам, ни большим городам у моря, ни самому морю.
Елисео пересек площадь, еще раз оглянулся на открытые двери храма и вошел в дом Мануэля, где двери никогда не запирались.
68
Я остановил лошадей у источника. Вокруг стояли и сидели люди. Они дошли до границы пальмовой рощи и не решались двинуться дальше — в пустыню, в горы. Они надеялись. Это была пытка надеждой. Нет ничего тяжелее и опаснее. Надежда может сломать даже сильного человека. Он все еще строит планы, рассчитывает возможности, вместо того чтобы принять неизбежность катастрофы. Обольщенный надеждой человек способен рвануться за иллюзией спасения, способен целовать ноги палачу, теряя единственное, что ему остается, — достоинство перед лицом смерти.
Я соскочил с козел:
— Что тут у вас происходит?
— Не прикидывайся идиотом.
— Это землетрясение. Гора дрожит, как желе.
— Еще бы, она же вся изрыта катакомбами.
— Кто бы мог подумать? Какая новость!
— Здесь никогда не случалось ничего подобного.
— Что же делать?
— Что делать?
— Нужно немного подождать, подождать, пока…
— А где алькальд? Где его черти носят? А где наша доблестная городская стража?
— Вообще кто-то же должен собрать людей? Объяснить…
— Кто-то должен хоть что-то решить! Нас и так здесь уже столько собралось.
— Пустое все это. Какой алькальд? Нужно просто уходить.
— Куда?
— Дайте же лошадей напоить! Мы всю ночь ехали!
— Ну да, тебе бы все о лошадях. Твой-то дом далеко небось. А тут людям деваться некуда.
— Теперь лошадь будет дороже человека.
— Молчал бы уже.
Я нашел знакомого каменотеса. Он был спокоен и даже как-то задумчив:
— Да, милый, угораздило тебя приехать сегодня.
Из предутренних сумерек раздался женский голос:
— Завтра уже некуда было бы.
— Молчи, женщина, толчки прекратятся. И к вечеру домой вернемся.
Надежда поднимала свою змеиную голову. Она парализовала людей своим ласковым, лакомым ядом. Они стояли на самом краю гибели и не решались двинуться дальше. Там в горах — всего один колодец, и воды в нем на всех не хватит. Все это знали. Об этом никто не говорил. Об этом старались не думать.
Мигель был бледен. Он ни о чем не спрашивал. Спрашивал я:
— Где Луис?
— Тот, у которого мраморная мастерская? Плакала его мастерская.
— Где он? Где книжник Елисео?
— Их не видели.
— Нет, Луиса видели и Изабель видели. Они здесь где-то. Люди по роще разбрелись.
— Мигель, оставайся здесь. Лошадей напои. Они нам могут скоро понадобиться. Я пойду в город.
— В город он пойдет! Посмотрите на смельчака! Да там, может, и города-то никакого уже нет.
— Да что ты врешь!
— Вон еще и колокольня на месте.
— Колокольня-то на месте, а креста-то на ней нет!
— Может, сумерки? Вот и не видно, — сказал чей-то неуверенный голос.
Все замолчали. Действительно креста на колокольне видно не было.
— Все, Мигель, я пойду.
Ехать дальше было невозможно. Дорога в город была затоплена людьми. Я пошел, почти побежал, расталкивая толпу. Люди шли мне навстречу. Я не очень беспокоился о Луисе и о матери Мигеля. Они сильные люди, за такое время вполне могли уйти из города. Но Елисео… Он еще, конечно, крепкий старик, но все-таки хотелось бы его найти. Я спрашивал о нем всех, кого встречал. Елисео никто не видел.
И тут я столкнулся с Луисом.
— Зачем ты здесь? Ты же только завтра?..
— Мы всю ночь ехали. Лошади у источника.
— Где Мигель? Он с тобой?
— Он с лошадьми.
— Нужно выводить всех лошадей. Грузиться и уходить.
Читать дальше
