Мальчик сидел в комнате Мануэля. Жаровни пылали. Мануэль казался еще более сгорбленным, чем обычно. Он молчал. Это было тревожное молчание.
За долгие дни, проведенные со стариком, Мигель научился различать, как молчит Мануэль. Его молчание было разнообразным, как небо. Мигель никогда не спрашивал старика, о чем он думает и что видит, какие грезы проходят, какие разражаются грозы. Это молчание никогда не было скучным и пустым, даже когда оно было утомленным до безразличия и напоминало выгоревший до белизны полуденный зенит.
Во время дождей старик всегда чувствовал себя плохо. Но сегодня ему было много хуже, чем когда-либо. Мигель это видел и не представлял себе, чем он может помочь. Он молча сидел на табурете, подбрасывая на жаровни древесный уголь.
— Мигель, — голос возник откуда-то издалека, и мальчик не был уверен, что он его услышал: скорее почувствовал, как будто его погладили по щеке, — я хочу предложить тебе отправиться в путешествие.
Мальчик весь подался вперед, и вопрос замер у него губах. Куда? Но старик мог предложить только одно путешествие — в подгорный мир.
— После сезона дождей. Оно будет коротким, но оно будет.
Дрожь пробежала по спине мальчика. Он ждал, что еще скажет старик, но тот погрузился в глубокое забытье. Мигель не мог больше оставаться на месте. Он торопливо простился. Ему даже показалось, что он видел насмешливую улыбку Мануэля. Но, видимо, только показалось. Старик был далеко.
Мальчик сбежал по широкой лестнице и вышел на площадь между собором и ратушей. Гроза кончилась, но было пасмурно. Ветер еще не разорвал и не разогнал тучи.
Было свежо и даже зябко. Но мальчик не чувствовал холода. Сколько раз он представлял себе, как он придет к Мануэлю и скажет, нет, попросит, или нет, потребует, чтобы тот проводил его в подземный мир, на свою раскаленную родину. Он придумывал слова, самые убедительные и невинные, и никогда их не произносил. Когда он встречал Мануэля, заранее приготовленные слова рассыпались в пыль. Мальчик отчетливо видел, что ничего говорить не надо. Надо ждать. Ждать сколько потребуется. Может быть, десять лет, может быть, пятьдесят. И вот этот день так быстро настал.
Мальчик смотрел вокруг, и все в нем торжествовало. Все эти люди, куда-то спешащие и прогуливающиеся, пьющие кофе за столиками, выставленными прямо на площадь, подливающие друг другу кукурузную водку, смеющиеся и хмурые, молодые и старые, — все они, даже эта прекрасная девушка, вдруг ему улыбнувшаяся, все они не догадываются, какой сегодня великий день.
И тогда мальчик ощутил ту пропасть одиночества, которая отделила его от людей. И тех, кто был вокруг него, и тех, кто жил в огромных городах за северным морем, и тех, кто плыл по океану. Даже от матери и отца, даже от любимого деда Елисео, даже от маленькой Изабель.
Опустился прозрачный полог — он был абсолютно тверд и непреодолим. Но никто его не видел и не чувствовал.
Ты остался один. Даже горячие слезы уже не растопят того льда, который отделил тебя от людей. Ты станешь тем человеком, кто знает о подземном мире. Знает достоверно и точно. Ты будешь там. Ты увидишь. Ты прикоснешься. Но ты никогда не сможешь поделиться своим знанием. Никогда.
Мальчик присел на мокрую ступеньку и стал провожать взглядом капли, падающие с карниза на перила. Капля собиралась, замирала, бросалась вниз и разбивалась в мелкие брызги. Город плакал, плакал над ним и над собой, и никто, кроме самого города, не понимал мальчика, и никто, кроме мальчика, не знал, что за город перед ним.
44
Мануэль тяжело болел. Елисео ходил к нему каждый день и, возвращаясь, сокрушенно качал головой.
— Старику всегда плохо во время дождей. Но в этом году — особенно. И ведь никогда не позовет врача. Я сам не очень высокого мнения о наших эскулапах, но может быть, хоть чем-то помогли бы. Кровь бы пустили или настой какой-нибудь прописали. Когда я говорю ему о враче, он ничего не отвечает. Я нанял человека, чтобы поддерживал огонь в жаровнях. Никто не хотел идти! За такую пустяковую услугу пришлось заплатить втридорога. А у Мануэля денег-то и нет. И не знаю, есть ли у него изумруды. Ну да не важно. Будет жив — сочтемся.
Мигель слушал деда с замирающим сердцем. Он часто бывал у Мануэля и сам видел, как тот болеет. Но только он один понимал, почему старик не позовет врача.
Читать дальше