Растворившиеся в сиреневых сумерках милицейские фигуры Векшин замечает в последний момент, когда стаканчики не только куплены, но и вскрыты.
— Выливаем? — вполголоса предлагает Володя. — А то ведь… распитие в общественных местах.
— Еб…сь! — возмущен Векшин. — Водку — «выливаем»?
Они, словно отражая друг друга, запрокидывают головы, двигают кадыками. Оглянувшись через плечо, Володя не находит зловещих фигур.
Обратный путь дается трудней. У самого дома Володя обнаруживает, что держит Векшина за руку. «Чтоб не упасть», — догадывается он, почти не удивляясь.
Пока Векшин возится с ключом, бормоча: «Вот так вот, бля, места надо знать», — Володя уже понимает, что скоро тот отключится и самое разумное, что можно сейчас сделать, — это отправиться на дежурство. Но лучше послушать с Векшиным специально захваченную из дома кассету, чем раньше срока возвращаться в затхлые коридоры.
На седьмой песне Векшин, давно клюющий носом в халат, окончательно проваливается в сон. Лежа в колодце забытья, он краем сознания различает обрывки Володиных криков: «Вставай, алкаш», «Серега, дурак, дверь», «В таком же дерьме, как ты»… Потом все стихает.
«Господи, помоги Сереге», — на бегу шепчет Володя, спотыкаясь об улицу Кунаева, но страх опоздать на дежурство мешает молитве.
А Векшину снится сон.
Он, Роберт, Володя и Павлик в Майами. На всех белые шорты, свободные клетчатые рубашки и кепи. В правой руке у Векшина блестящий серебристый «Панасоник», в левой — открытая бутылка пива «Алмалык». Они грузятся в моторную лодку, чтобы плыть по реке, но вдруг выясняется, что места в ней — только на троих. «Ну что, Серега, — говорит Роберт, — давай своим ходом. Бережком, бережком». — «Как — бережком? А вот это?» — поднимает он руку с «Панасоником», не находя, что сказать. «Это давай сюда, — забирает Роберт магнитолу, — а сам — бережком».
Он не слышит, как надрывается с короткими интервалами телефон. Как с последним звонком, перебивая друг друга, проникают в темную незапертую квартиру шаркающие шаги и замирают у его изголовья.
[1] «Ладно, ладно…» (узб.)
[2] Говорит (искаж. узб. диалектн.) .
[3] Азиза, я никого не принимаю (узб.).
[4] Федор-ака, входите, как поживаете? (узб., диалектн.)
[5] Что случилось? (узб.)
[6] Ничего, ничего (узб., диалектн.).
Захаров Владимир Евгеньевич родился в 1939 году в Казани. Академик РАН. Лауреат двух Государственных премий в области физики. Автор нескольких книг стихов и многих журнальных публикаций. Живет в Москве и по нескольку месяцев ежегодно преподает в США.
Прошлое
Где прошлое,
Частью которого
Я стремительно становлюсь?
Где прошлое,
В котором я не только
Ускользнул от лагеря,
Но не был даже
Исключен из комсомола?
Неужели оно окончательно,
Непреклонно, непоправимо,
Безудержно, бескомпромиссно,
Просто так —
Взяло и исчезло?
Никак не могу в это поверить!
Прошлое
Притягивает меня как магнит.
В музее в Чикаго
Выставлен полный скелет тираннозавра,
Говорят,
Это была юная девушка.
Прошлое притягивает меня как магнит!
Из берцовых костей юных девушек
Буддийские монахи
Делали музыкальные инструменты.
Бабушка
Бабушка Мария Андреевна,
Урожденная Игнатьева, дворянка,
Никогда не работала, профессии не имела
И, хоть воспитала четверых детей,
Пенсию получала ничтожную.
А в молодости была красавица.
Март, март, очень мокрый снег,
Дедушка недавно умер от воспаления легких,
Организм имел могучий —
Долго страдал,
Но нужны были антибиотики,
А где их взять бухгалтеру,
Если не сказать — счетоводу,
В тысяча девятьсот сорок восьмом году?
Впрочем, некогда уважаемому менеджеру —
Мосты по России строил,
Домом в Петербурге владел.
Итак, бабушке шестьдесят пять,
Мне восемь,
Читать дальше
