В Ростове поезд Москва – Адлер тоже принимали на первый путь первой платформы. В огромных окнах вокзала сияли яркие люстры, возились люди. На фронтоне горели зеленые буквы: Ростов. Слева от входа в вокзал стоял белый милицейский микроавтобус с синей полосой вдоль борта, и милиционеры грубо запихивали в задние двери ярко накрашенных, не по погоде одетых девиц. Те визжали, смеялись. И тут же рядом стоял еще один белый микроавтобус, только полоса у него была красная. И здесь тоже стоял милиционер с черной папкой в руке.
— Десятый у нас? — ни к кому в отдельности не обращаясь, спросил пожилой врач в плотном голубом комбинезоне, вглядываясь в замедляющий ход поезд, и, заметив уже номер вагона, увидев, как с площадки закивала ему бледная взволнованная проводница, негромко сказал молоденькой медицинской сестре: — Настя, давайте носилки.
Тимофеевский Александр Павлович родился в 1933 году. Поэт, драматург, сценарист. Автор нескольких лирических книг. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.
А. Модильяни
…Первый иностранец, увидевший у меня мой портрет работы Модильяни в ноябре 1945 года в Фонтанном доме, сказал нечто такое, что я не могу “ни вспомнить, ни забыть”, как сказал один неизвестный поэт о чем-то совсем другом.
Анна Ахматова
При виде женщин Модильяни
Я чувствую себя как в бане:
Семь голых баб, а я один —
Негоже для моих седин.
Но вдруг встречаю взгляд богини,
Погибель для мужчинских душ.
О, это совершенство линий,
Бездонность синих мини-луж.
Ты это сделал, Амедео,
Когда мечтал о красоте,
И воплощенная идея
Передо мною на холсте.
Ты от побудки до побудки
Стремился к звездам через терн,
Чтоб расцветали незабудки
С портрета Жанны Эбютерн.
* *
*
Я как-то встал с рассветом алым,
Закинул за спину мешок,
По звонким рельсам и по шпалам
Пошел искать концы дорог.
И вот, завязанные в узел,
Они лежат передо мной.
Я только Господа сконфузил,
Не так закончив путь земной.
О, что же я с собою сделал,
Что я такое накрутил —
Как Модильяни Амедео,
Не написал своих картин,
Ни этих удлиненных линий,
Ни тех миндалевидных глаз…
Куда-то не туда я двинул,
Из дома выйдя в ранний час.
А. Блок
Он их встречал в морозном дыме
Лет двадцать каждый день подряд.
И был он замордован ими
И замурован был в квадрат.
Он думал, что они навеки,
А оказалось, думал зря:
Нет улицы и нет аптеки,
Канала нет и фонаря.
* *
*
Умирает Блок и трудно дышит.
Ничего не видно впереди.
Тяжело дышать — в дневник он пишет —
Сердце занимает полгруди.
Этот скудный текст не безупречен,
Но иного нет, как ни крути.
Тяжело дышать. Дышать здесь нечем.
Сердце разрывается в груди.
И. Бродский
Я не нашел тобой любимых строк
Про мужеский с ветвей свисавший признак,
Но образ груш таился, подстерег
И предо мною вдруг предстал как призрак.
Твой Бродский гениальный графоман,
Он пишет быстро и ужасно длинно,
Порою с блеском и всегда невинно,
А впрочем, черт с ним, он терибль анфан,
У нас иные страсти и заботы,
А я вот утонул в его стихах.
Когда прочел их, вспомнил о деньгах,
А денег нет, и лоб мой мокр от пота.
* *
*
Целый день брожу по улицам, глазея.
В Риме осень. Все мертво. Все одичало.
Туча черная висит над Колизеем,
Неизвестно, что бы это означало.
Льется дождик. Небо платит недоимку.
Жалко, льется не на пашню, а на камень
В тех горбатых переулках, где в обнимку
Мертвецы твои стоят с особняками.
Помнишь дом, где мы не раз с тобой бывали?
На лужайке облысевшей травка вянет,
Не осталось даже праха от развалин,
А меня туда все время что-то тянет.
Читать дальше
