Начинать надо с приобщения юношества к невыдуманной истории Гражданской войны. Чтобы со школьных лет знали, кто были ее подлинные герои. Врангель, а не, скажем, Ворошилов. Василий Чернецов, которого известный журналист Б. А. Суворин назвал «казачьим Баярдом», а не Василий Чапаев (ничем не примечательная фигура, ставшая легендарной лишь благодаря тому, что комиссаром при нем состоял неплохой писатель).
И чтобы не только на уроках истории узнавали правду, но и на уроках литературы. Чтобы заучивали наизусть лучшие стихи из «Лебединого стана». Кто-то возразит, что «белогвардейская рать святая» вымечтана Цветаевой, смутно представлявшей себе все реальности Белого движения. Все его реальности она, может быть, представляла смутно, но «верхний ход» его выписала с натуры, ничем не погрешая против истины. А это, «верхний ход», как раз и есть самое нужное для сегодняшних отроков и отроковиц.
И наверное, стоит им повторять за Владимиром Солоухиным, сожалевшим, что не довелось ему сражаться на стороне белых:
Я мог погибнуть за Россию,
Но не было меня тогда.
И еще учить наизусть некоторые отрывки из Ильина, великолепный язык которых сближает их с художественной прозой. К примеру, начало статьи «Ушедшим победителям» или даже всю эту небольшую статью, опубликованную в газете «Русские ведомости» за 27 октября 17-го года и обращенную к погибшим юнкерам, последним защитникам Кремля: «Вы победили, друзья и братья. И завещали нам довести вашу победу до конца…» и т. д. Ильин риторичен [38] , а риторика нынче не в моде (различные риторические приемы широко используются в рекламе, политических выступлениях и т. д., но я говорю сейчас о «высокой риторике»). Главной задачей литературы теперь стало улавливание дурных запахов жизни, а риторика обращает к должному, а в должное теперь не очень-то принято «верить». Но если существует «вечный человек» (и если этот «вечный человек» еще способен собрать воедино распадающийся мир), то существует и вечная потребность в риторике, которая лишь на время может оказаться «сдавлена». Недаром ведь две тысячи лет в школах учили Цицерона – даже в советские годы эта традиция на короткое время была возрождена в некоторых московских школах (до сих пор помню наизусть: «Quousquetandemabutere, Catilina, patientianostra…» еtс.). Но что нам Катилина, когда есть свои животрепещущие сюжеты! И есть свой замечательный мастер риторического слова, у которого оно насыщено глубоким чувством и потому способно заражать и увлекать.
А коровью жвачку, которою до сих пор потчуют на уроках истории, равно как и на университетских лекциях, давно пора выкинуть в мусорное ведро [39] .
ДАЛЕКОЕ БЛИЗКОЕ
Сергей Бычков
Бычков Сергей Сергеевич – историк, переводчик, издатель. Родился в 1946 году. Окончил филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Доктор исторических наук, историк русской церкви. С 1978 года нелегально публиковался в зарубьежных изданиях: «Вестник Российского студенческого христианского движения», «Континент» и других. Автор книг очерков по истории Русской Церкви: «Русская Церковь и императорская власть (1900 – 1917 гг.)» (М., 1998); «Большевики против Русской Церкви (1917 – 1941 гг.)» (М., 2006). В «Новом мире» публикуется впервые. Живет в пос. Ашукино Московской обл.
Преодоление удушья
Воспоминания о Наталье Трауберг
О, если б распахнуть, да как нельзя скорее,
На Адриатику широкое окно.
Осип Мандельштам
Доктор почувствовал приступ обессиливающей дурноты. Преодолевая слабость, он поднялся со скамьи и рывками вверх и вниз за ремни оконницы стал пробовать открыть окно вагона. Оно не поддавалось его усилиям. Доктору кричали, что рама привинчена к косякам наглухо, но, борясь с припадком и охваченный какою-то тревогой, он не относил этих криков к себе и не вникал в них. Он продолжал попытки...
Борис Пастернак
Оба эпиграфа - о феномене удушья. Тот «железный занавес», который в начале 1920-х годов отсек страну под загадочной аббревиатурой СССР от остального мира, уже в 1930-е годы превратил ее в подобие душного подвала. Люди, родившиеся в подвале, не знают, что такое свежий воздух, не говоря уже о воздухе гор или моря. И все же они тоскуют, хотя и не знают о чем. О свежем воздухе тосковали те, кто до революции полной грудью дышал им, но сознательно остался в послереволюционной России. После победы в Великой Отечественной войне многим выжившим в повальные сталинские чистки казалось, что подвальной жизни придет конец, что воздух, принесенный нашими солдатами из Европы, очистит атмосферу. Но Сталин вновь загнал народ в душные коммунальные подвалы. Поток свежего воздуха прорвался в СССР только в конце 1950-х годов, в правление Никиты Хрущева. Отец Александр Мень приравнивал перемены, которые произошли в эпоху Хрущева, с четвертой российской революцией. Полагаю, что он не ошибался. Казалось, что внешне почти ничего не изменилось. Те же мертвые догмы, сковывавшие все живое, тот же гнет КГБ, тот же «железный занавес», хотя изрядно проржавевший. Перемены происходили на глубинном уровне и не зависели от желания партийных боссов. Они были лишь инструментами в руках Божиих. Это было чудо. А чудо, как известно, не поддается логическим объяснениям. Таким чудом было и появление в Подмосковье в 1961 году священника Александра Меня.
Читать дальше
