Этот либерал-реформатор умер зимой 1985-го.
Интересно, кто-нибудь хлопотал о новом названии какой-нибудь парижской улицы?
Лев Лосев. Отсутствие писателя. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 8.
Яркое эссе о Владимире Марамзине с плотным приложением, названным “Из заметки для энциклопедии”. Начинается почти с бытового, а заканчивается, натурально, экзистенциальным, судьбинным, как говорят иногда. Берем из начала.
“Тогда (сорок лет назад. — П. К. ) Марамзин еще полностью находился под влиянием Голявкина. Не он один, конечно. Едва ли не целое поколение молодых ленинградских писателей говорило голосом Голявкина и писало, под Голявкина, коротенькие абсурдистские рассказы, притворявшиеся детской литературой. Освободиться от чар этого сильного дарования было нелегко. Помню, каким поразительным образом это сделал Андрей Битов. Я по каким-то нетрезвым обстоятельствам оказался у Горбовского в воспетой им коммуналке на Васильевском острове. Пошел в уборную. Там на гвозде висела толстая, страниц сто, пачка рассказиков Битова, написанных под Голявкина. Битов сказал, что сам повесил. Борьба за стиль!”
Шкловского бы сюда.
Пяйви Ненонен. Лошадиные романы. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 8.
Бесхитростная, на первый взгляд почти дневниковая проза тридцатитрехлетней писательницы, родившейся в Финляндии, а ныне живущей в Питере. “Говорят, есть и другие подобные мне оригиналы (чтобы не сказать маргиналы), переехавшие из Финляндии в Россию. Даже в Петербурге есть, только я не знакома с ними. Но среди них — наверняка единственная инвалид по зрению, без нормального заработка, зато с хронической административно-бумажной невезучестью. Похоже, все мы являемся некоторым естественным, хотя и слабым противотечением того потока русских, который устремляется из России в Финляндию”. Интересно.
Алексей Павлюков. Убийство Слуцкого. — “Вопросы истории”, 2004, № 9.
Не того, не пугайтесь. Начальника отдела Главного управления государственной безопасности при Ежове в 1938 году. Замочить его пришлось прямо в конторе, по сугубо технической причине: после ареста крупной, доежовской еще птицы — Агранова невыгодные показания последнего стали расползаться по аппарату НКВД. Ежов, договорившись, свалил в Киев, и в кабинете некоего Фриновского некий же Заковский припечатал маску со снотворным куда надо. Потом, на диване, вкололи тоже чего надо, из опытной секретной лаборатории взяли. Врач терпеливо подождал в коридоре, затем сделал заключение и уехал. И все пошло своим чередом. Газетный некролог Абраму Слуцкому был пышным и грозным. И продолжили чистку.
Правда, “подчищая ряды”, как всегда, перестарались: перебили почем зря резидентуру в Европе, что отразилось на эффективности работы советской разведки накануне войны.
Станислав Панин. Борьба с проституцией в России в 1920-х годах. — “Вопросы истории”, 2004, № 9.
Это мы учили еще по Ленину, но вот цитатку из рассказа рабочего, участвовавшего в операциях ЧК в Петрограде (он шагал в составе конвоя к месту расстрела группы офицеров), привести стоит. Рабочему вспомнилась жена одного из “контриков”. Она, видите ли, “следовала за отрядом и предлагала каждому пойти с ней, чтобы мужа отпустили. Я отошел с ней в сторону, совершил акт пролетарской справедливости, но мужа все равно расстрелял”.
Но “акт” совершил, заметьте. И вернулся в строй.
Андрей Ряжев. Просвещенное духовенство при Екатерине II. — “Вопросы истории”, 2004, № 9.
Об окружении трона.
Прослойка “просвещенного” духовенства была, по мнению автора, невелика. Приведем список тех, кто “встал по делам своих конфессий ближе всего к монархине, принимая участие в крупнейших акциях вероисповедной политики „просвещенного абсолютизма”: члены Святейшего синода греко-российской Церкви архиепископ Георгий (Конисский) и митрополит Гавриил (П. Петров), католический архиепископ-митрополит Станислав Сестренцевич-Богуш, армяно-григорианский архиепископ Иосиф Аргутинский (Овсеп Аргутян), муфтий Оренбургского магометанского духовного собрания Мухамеджан Хусейнов и глава бурятской буддийской иерархии бандидо-хамбо-лама Дамба-Даржа Заяев”.
И все.
В остатке же, сиречь финале текста, читаем: “Вольтеровский идеал веротерпимости стал идейным знаменем просвещенной Европы, Россия же при Екатерине Великой его не только воплотила, но и превзошла”.
Читать дальше
