База для либерального русского будущего закладывалась. И продолжить дело Екатерины предстояло, по замыслу императрицы, ее внуку — к царствованию которого, по логике нашего повествования, мы уже и перешли.
“Интеллигент на троне”, или Затишье перед бурей
Долгая александровская эпоха была в основном временем проектов. Вначале царских. Потом декабристских. Что это были за проекты, суждено ли им было в какой-то мере осуществиться?
Екатерина прочила внука в наследники своего дела: если бы не ее внезапная смерть, “правый якобинец” Павел на престол бы не вступил. С пятнадцатилетним юношей царица обсуждала французскую конституцию, Декларацию прав человека. Воспитателем великого князя был швейцарский француз Фридрих Лагарп, по убеждениям либерал и республиканец. Он продолжал учить наследника и в последние годы “впавшей в реакцию” (поведшей борьбу с якобинством) Екатерины: при русском дворе не путали Монтескье с Робеспьером и революцию — со свободой. С Лагарпом Александр был дружен и позднее, сохранились письма императора, где он пламенно подтверждал свою решимость продолжить дело бабки, принести свободу своей стране.
Меньше всего либеральные проекты Александра заслуживают закрепившейся за ними оценки как “расплывчатых” и “неопределенных”: речь шла о постепенном развитии идей Екатерины, о неуклонном “приближении сверху” этих идей к реальностям страны. Готовя гарантии свободных промышленности и торговли, частной собственности и предпринимательства, Александр и его друзья постоянно подчеркивали: все это, в принципе, в Жалованной грамоте императрицы уже есть. Но до сих пор эти слова, как написал граф Воронцов, “не могли оказывать большего влияния на действительность, чем прекрасные сентенции Сократа, Марка Аврелия, Цицерона и многих других”. Теперь же речь шла о “материализации” екатерининских проектов, облечении их в конкретные, “работающие” государственные акты.
Как и Екатерина, Александр начал с проектов отмены крепостного права. Как и она, оставил эти поначалу упорные проекты для будущего: устранять зло сложнее, чем гневно его клеймить, и отмене будет предшествовать упорная и тяжелая, четвертьвековая подготовительная деятельность Николая. С чего же действительно можно было начать? С просвещения.
В 1815 году Александр дает либеральную конституцию присоединенному к России Царству Польскому; в 1818-м поручает Н. Н. Новосильцеву составить проект конституции для всей России. “Образование, существовавшее в вашем крае, дозволило мне ввести немедленно то, что я вам даровал, руководствуясь правилами законносвободных учреждений, которых спасительное влияние надеюсь я при помощи Божией распространить и на все страны, попечению моему вверенные”, — сказал Александр, выступая в польском Сейме. Потом пришел черед дать права Финляндии, и память царя в этой стране чтут и посегодня. Свое твердое намерение дать конституцию и России Александр подтвердил и в 1825-м, незадолго до своей смерти или ухода.
Свобода начинается с просвещения. Значит, географически — с западных губерний. Сословно — с высших слоев. И Александр разрешил открытие частных типографий3, бесцензурный ввоз книг из-за границы, свободный выезд русских подданных за рубеж…
В начале позапрошлого века русское образованное общество получило полную свободу. Не политическую — “всего лишь” гуманитарную. Ничем не гарантированную свободу: события Сенатской площади сметут ее в несколько часов. Но могло ведь возникнуть какое-либо встречное намерениям правительства движение — за укрепление свобод, за дальнейшее раскрепощение России? Или хоть широкое просветительское, для начала?
Ничего такого в России не возникло. Человеческая база реформ, в сравнении с екатерининским временем, заметно сужается: та эпоха дала созвездие блестящих имен — друзей и соратников Александра можно пересчитать по пальцам. Там, в XVIII веке, — яркая и неоднозначная фигура Новикова, с его бесспорным просветительским талантом. Но вот наступила свобода книгопечатания, и… ничего похожего мы уже не видим: крупные книгоиздатели появятся заметно позже, и у них не будет уже шанса существенно повлиять на ход событий в стране.
Освобожденное царем общество стало вяло ждать дальнейших освободительных действий правительства. Не дождалось. Реформы стали “пробуксовывать”, захлебываться, отступать. И вот тут-то реакция общества не замедлила: “жестокого и бессмысленного деспота” было решено убрать .
Читать дальше
