— А что? Что такое? — вдруг вскрикнула Даша. — Что случилось? Что стряслось? Чем там недовольны? Они что, вообще, они что, не понимают... — Она затрепыхалась, затрепетала вся, как подстреленная куропатка: Катя видела по телевизору, в передаче про охоту. — Мы им сделали такой пиар, такую раскрутку. Да им, наверно, каждый день после такого сюжета люди деньги переводят. Им все мало! Разожрались.
Катя вспыхнула — короткий, как фотовспышка, взгляд — и выскочила в коридор.
УЖАС СЛАБЫХ перейдет к потомкам. Жертвы рожают жертв.
Анна и Павел распрощались с Вениковым на улице. Дул ветер. Сверкала реклама.
— Мне в ту сторону.
— А, ну ладно. Я — в другую…
— Я с тобой, — сказала Анна и неопределенно махнула рукой. — Туда.
Веников побрел к метро, а они развернулись и зашагали вниз по бульвару.
— Знаешь, что мне напомнила наша общая встреча? — Павел засмеялся. — Эпизод практически из любого фильма. Завязка: Нью-Йорк тридцатых годов. Встречаются два друга и едут к третьему. Тот им говорит: да я завязал, давно женат, у меня фирма, копим ребенку на колледж. А они ему — не, ну типа давай грабить банк. И он их слушает сперва безо всякого интереса, а потом зажигается и такое начинает творить…
Уже совсем весенний ветер нес по небосклону клочки облаков, а сквозь рваные края синело небо, яркое, словно рана.
Она хорошо представляла, как он приходит домой после целого дня работы. Как садится вечером перед телевизором. Читает газету. Играет с ребенком. Как рассказывает ему сказки с теми же интонациями, которые сейчас звучали в разговоре с Вениковым, разве что более нараспев. Его темные волосы собраны в хвост на затылке. В глазах на бледном лице пляшут кисточки веселого огонька.
Анна помнит его тонкоруким пареньком. Отдаленный приятель, Сергей Балалеев, ревниво осведомлялся: “Он влюблен в тебя?” Она отвечала: “Он — человек идеи”. Словно это и было ответом на вопрос.
— Москва — какой-то бредовый город, — сказал Павел. — Ты видишь человека — кажется, достаточно руку протянуть. Но завтра он исчезает, как не было.
Светлые глаза, как бы только что проснувшиеся, живые, голубая жилка пульсирует на виске, тонкая чистая сухая кожа, бородка, на просвет — как туман или пена, — Павел.
Как-то зашли в церковь. Сумрачное и холодноватое пространство старинного храма. Красные, желтые и зеленые тени мягких, теплых, живых, словно приправленных охрой оттенков двигались от звездных лампад и от колебания свечей. И лицо спутника показалось Анне ликом ангела с древней фрески.
Фрески, которую она видела. На днях в Интернете.
Безногий попрошайка уже минуты две взбирался на тротуар, он обессилел, координация движений нарушена, то ли пьян, то ли так ослабел — не понять. Калеку заслоняли, как в клипе, быстрые фигурки пешеходов — летящие плащи девушек, куртки и пиджаки парней, иной раз проплывала розовая коротенькая шубейка, чисто декоративная, понятно, в такую погоду, или проходил свитер. Пару раз мелькали даже майки.
— Не может быть, — пробормотала Катя. — Просто не может быть.
— Может.
Лариса Михайловна, Иринина мама, была тверда и спокойна.
Она медленно помешивала кофе. Вообще держалась молодцом. Никаких полосок от слез на лице, набрякших век, запаха вина или еще чего-нибудь в таком роде. Только глаза сухие, острые и черные.
— Мы сами узнали лишь спустя неделю. Она не каждую неделю звонит. Иногда отец, иногда я. Заботились. Ей это не нравится. Она старается держаться от нас подальше. — Лариса Михайловна медленно, кривовато усмехнулась.
— А я даже не побеспокоилась. — Катя стиснула руки на коленях. — Я даже не подумала.
— Никто ничего не подумал. Не надо зря себя винить.
Катя быстро закивала. Еще не хватало, чтобы Лариса Михайловна ее утешала.
— В общем-то, ничего необратимого пока не произошло, — проговорила Лариса Михайловна.
Белый газовый шарф обвивал загорелую шею, глаза теперь смотрели на улицу, из замкнутого зеркального мира московской кофейни было видно, как там, вовне, грязно, холодно и неуютно.
— Я позвонила тебе не потому, что считаю, будто ты обязана поддержать мою дочь.
Катя подняла на нее глаза, хотела возразить, но Лариса Михайловна сделала усталое движение рукой:
— Каждый умирает в одиночку. Ирина ведет, вела, во всяком случае, довольно разгульную жизнь…
Читать дальше
