Отсюда была видна блестящая извилистая речка, тянувшаяся по лугу, ивняк, еще один луг, дальше — розовые валуны, покрытые лишайником, лес на другом берегу. На лугу стояла телега с лошадью. Лошадь опустила голову, глядя в землю.
Он постоял какое-то время, вдыхая сырой воздух и думая о том, что стоит на бессчетном множестве лежащих в черной земле тел. Ему стало неприятно, и он быстро сошел с холма. Найти Инну? Он не знал теткиного имени, но не сомневался, что в любой хате ему покажут: надо просто спросить, к кому вчера Инна приехала, и все. Но Инну отыскивать не хотелось. Расспросы вдруг показались ему утомительными и бессмысленными.
Он спустился с холма и открыл калитку лебедевского сада, как раз чтобы увидеть Лебедева, наливающего из трехлитровой банки молоко в кружку.
На стекле банки оставался жирный молочный след.
— Идите завтракать, Евгений! — крикнул Лебедев с веранды.
Он прошел на веранду и сел на скрипучий стул. “Спидола” рядом бормотала что-то неразборчивое, видно, потеряла волну.
— Вы, гм, Би-би-си слушаете? — спросил Лебедев, понизив голос.
— Слушаю, — признался он. — Иногда. И “Голос Америки”.
— Ну и что вы думаете?
— У них хорошие аналитики, — сказал он. — Но иногда и они ошибаются.
— А то, что в Москве сейчас дефицит и очереди?
— Это правда.
— Я учил детей сорок лет, — сказал Лебедев. — Я старался им не врать. Но я преподавал естественные науки.
— И мичуринскую агробиологию? — спросил он.
— Мичуринскую агробиологию? Ах да. Она входила в программу до середины пятидесятых. Но вы знаете, по-моему, в ней что-то есть. Нельзя отвергать вот так, сразу.
— Ламаркизм?
— Да, направленную эволюцию. Нельзя сводить все к слепому случаю. Почитайте хотя бы Берга, он все-таки наш современник. Вообще биологии у нас в школе уделяется мало внимания. Больше физике. По-моему, зря. Тайна жизни все-таки самая великая из тайн.
— Наверное, — сказал он. — Я все больше по водоизмещению танкеров.
— За нефтью нет будущего, — тут же сказал Лебедев.
— Предложите альтернативу.
— Водородный двигатель, — серьезно сказал Лебедев. — Атомная энергетика тоже доказала свою несостоятельность. Вы вот у себя в Москве, вам ничего. А мы тут как на вулкане. Чернобыль под самым, можно сказать, боком. Власти преуменьшали степень опасности поначалу, да и теперь, наверное, врут. Нам-то что. Мы старики уже, а молодежь жалко. Правда, у нас ее и не много, молодежи. Все разъехались.
— Москве тоже достается, — вступился он за Москву — Свинец, бензин…
— Ну, это даже и сравнивать нельзя. А скажите, в Москве еще продают сыр рокфор?
Разговаривая, Лебедев резал на посеченной фанерке серый пористый хлеб.
— Иногда.
— Я помню. Вкусный был сыр. Остренький такой.
— Я был наверху, — сказал он. — Ходил смотреть городище. Я не понял, это что? Крепостные стены?
— Земляной вал, — сказал Лебедев, — насыпь. Ее укрепляли камнями, конечно.
— Там рядом кладбище.
Лебедев промолчал и стал резать розовое, с прожилками сало.
— Такие могильные плиты… дорогие, наверное?
— Здесь много камня, — сказал Лебедев. — Когда-то здесь добывали камень, в лесу можно найти карьеры, затопленные водой.
— А где Анна Васильевна? — спросил он.
— Придет вечером, — ответил Лебедев. — Вы ешьте.
Он сказал: спасибо — и взял себе хлеб с салом. И то и другое оказалось неожиданно вкусным. Может, потому, что на свежем воздухе?
Молоко тоже было вкусным. Только слишком жирным.
— У вас корова? — спросил он.
— Нет, — сказал Лебедев. — У меня пенсия. Я ветеран труда.
Он доел хлеб с салом и взял себе добавку. Могла же Анна Васильевна, в конце концов, подрабатывать в сельпо или в местной библиотеке, если, конечно, тут есть библиотека.
На всякий случай он спросил:
— Тут есть библиотека?
— Да, — сказал Лебедев. — При клубе.
Он встал и отряхнул крошки с колен.
— Ладно, — сказал он. — Буду собираться.
Лебедев поднял на него глаза, голубые и прозрачные, как часто бывает у стариков.
— И куда же вы направляетесь? — спросил Лебедев.
Он пожал плечами:
— В Малую Глушу. До нее, кстати, далеко?
— Лесом, — сказал Лебедев. — Выйдете из села, там, за холмом, через речку и в лес. Там просека. Но лучше не надо.
Читать дальше
