К сожалению, в некоторых материалах книги наличествует какая-то утомительная въедливость, именуемая “микроанализом” текста, отчего тот становится менее ясным и увлекательным, чем при непосредственном восприятии читателем, которого исследователь не принимает всерьез, но ради которого и только ради него пишет писатель и на человеческую, доаналитическую общность с которым он рассчитывает.
Если бы представленное в сборнике литературоведение освободилось от этих весьма спорных уклонов, цены бы ему не было. Так велики тут знание предмета и любовь к нему.
Рената Гальцева
КНИЖНАЯ ПОЛКА ВАЛЕРИИ ПУСТОВОЙ
+ 6
Анна Козлова. Люди с чистой совестью. Роман. СПб., “Амфора”, 2008, 223 стр.
Этот роман просится быть рассмотренным в контексте других “политических” итогов года в литературе. Изданный “Птичий грипп” С. Шаргунова, его и З. Прилепина книги публицистики, а там припомнится и полемическое произведение Р. Сенчина в “Знамени” за прошлый декабрь. “Молодая” литература о “молодой” политике — книга Козловой в этот сюжет ложится даже с охотой. С первых страниц мы с героем Валерой, в ком пристрастный взгляд распознает реальные черты одного бывшего молодого партийца, исследуем темный и пустой, как шкафы в кабинете его влиятельного тестя, мир современных политических проектов.
Однако недаром обозреватель “НГ Ex libris” посетовала на затянувшееся беспутство героев Козловой: “Бесконечны в романе „телки” и секс” (17 апреля 2008 г.). Политическая тема для автора — просто способ наступить другой ногой на грабли раз поставленного и пока неразрешимого вопроса. Поэтому для нее гораздо важнее, что жена Валеры Даша еще при рождении потеряла мать, чем то, что она вышла замуж за начинающего политика. И единственная увиденная нами акция действующей в романе партии — вклад в генофонд родины в кабинках с порножурналами, и само ее название “Партия любви” — работают на активизацию того плана, который, в отличие от проблем власти и революции, Анна Козлова в романе пристально исследует.
“Люди с чистой совестью” — вполне идейный роман, цель которого — разделаться с любыми идеями как домыслами о реальности. Развенчиваются идеи власти и бунта, религии и любви, в остатке — голая правда: ночное кровотечение твоей жены, усыновленный сумасшедшим отцом любовник матери, идиллия семьи втроем. В выяснении предельной “правды”, которая не искушает “валяться” у жизни “в ногах” ради призрака счастья, а примиряет с “катастрофами и страданием” как нашим земным уделом, главным героем романа остается Валера. На пару с антигероем Рыбенко, необходимым в ситуации экспериментального выяснения идеи, он пытается проверить на жизнепригодность предельно правдивый мир. Когда путь последовательного разоблачения лжи ломает героя, приходит пора не только читателю, но и автору засомневаться: только ли предрассудки виноваты в провале идейного опыта?
Рыбенко — искренний хам, и Козлова, кажется, готова ему завидовать. Эта зависть того же рода, какую испытывает сквозной герой рассказов Прилепина к носителям живой, нерассуждающей мужественности, безразличным к выбору мишени для стрельбы. “Мир по Рыбенко” предполагает отключение в человеке некой функции, той самой, которую жизненный крах Валеры и его жены Даши делает принципиальной. Дойдя до утверждения идеи неприкровенности человека, Козлова, против ожидания, не останавливается в разоблачении и развенчивает и эту последнюю правду — как последнюю ложь.
Жизнь души перебивает развитие сатирической мысли романа, и в главные героини выдвигается Даша. По ходу романа они с мужем постоянно перенаправляют сценический свет, попеременно играя друг для друга роль нарисованных задников. И если вокруг Валеры активизируются идейные разбирательства и сатирические сценки, то Даша выводит на авансцену романа психологизм. Идейный эксперимент автора с Валерой провалился, зато опыт с Дашей против желания удался, подтвердив неизбывность в человеке души, этого последнего предрассудка, который нельзя развенчать. Разве только надеяться, что сможешь “просто-никогда-об-этом-не-думать”.
Захар Прилепин. Ботинки, полные горячей водкой. Пацанские рассказы.
М., “АСТ”; “Астрель”, 2008, 188 стр.
В приведенный выше реестрик “политической” прозы мы были бы вынуждены включить и заглавный рассказ этого сборника. Образ напившейся горячей водки обуви, в какой-то уже изразцовой степени резкий, — авторская ассоциация с одной поколенческой стычкой. Трактовать этот многообещающий символ так же скучно, как замечать в рассказе тот же, что и в романе Козловой, сюжет: оборвавшийся взлет молодого политика — и так же некрасиво, как повторно опознавать здесь случай из реальной биографии. Интереснее, чем политической интригой, быть задетым “пацанством” рассказа. Специфическим исполнением темы мужественности, Прилепина занимающей.
Читать дальше
