Книга Оксаны Дворниченко вначале несколько ошарашила: вместо привычного маршрута жизни-творчества вычитывалось довольно хаотичное блуждание по временам и пространствам, скрепленное и сформированное лишь внешней идеей путешествия Дмитрия Дмитриевича и Ирины Антоновны на теплоходе “Михаил Лермонтов” из Европы в Америку с 3 по 10 июня 1973 года. “Житейское море играет волнами”, пестрят разным шрифтом куски документов, писем, дневников, воспоминаний; времена, лица и события скачут перед глазами — меня “укачало”. Причина этого, оказывается, была проста — я как-то не вчиталась в ее “Вступление”, в котором и содержатся ключи к этой, пожалуй, на сегодняшний день лучшей популярной книге о Шостаковиче и его эпохе. Эта, на вид, книга на самом деле — сразу несколько вещей.
Во-первых: талантливый режиссер-кинодокументалист, Дворниченко по ряду причин не сумела снять в 1975 полностью “свой” фильм о Шостаковиче. Он — перед нами, и это шедевр. Когда понимаешь, что автор — не музыковед и не писатель, что он оперирует документальными кинокадрами, даже пусть и словесными, структура книги становится прямо-таки кристаллической; ее грани — Шостакович и Шостакович, Шостакович и его письма друзьям, Шостакович и воспоминания о нем, Шостакович и власть, Шостакович и “глас советского народа” в прессе, Шостакович и его жены, Шостакович и его дети, Шостакович и его фарисейство, Шостакович и его депутатство, Шостакович и его музыка, Шостакович и Стравинский, Шостакович и Прокофьев, Шостакович и Чехов, Шостакович и Лермонтов и многое другое; ее морской хаос предстает стройным потоком биографии и творческой эволюции, а казавшийся поначалу невообразимым объем как-то сжимается и концентрируется; книгу можно теперь многажды перечитывать. Уровень мастерства в обращении с материалом совершенно фантастичен, здесь практически нет “дикторского” текста (исключение — вступление и эпилог да мини-эссе “Прокофьев и Шостакович” на две-три страницы), пояснения и связки между документальными фрагментами минимальны, но личностность и оригинальность текста, авторское видение — налицо.
Во-вторых, эта книга есть ненаписанный дневник-воспоминания Шостаковича, “восстановленный” Дворниченко из документального контекста. Постмодернистский проект блестяще удался; ощущение присутствия рядом с композитором в разные периоды его жизни и даже внутри его сознания столь сильно, столь далеко “уводит”, что появление морских склянок, объявляющих конец дня плавания — или какое-то событие корабельной жизни, — почти что физический шок: как будто бы тебя вместе с Шостаковичем внезапно выдернули из внутреннего океана воспоминаний куда-то вовне — на палубу теплохода “Лермонтов” или в мировую историю.
В-третьих, эта книга на самом деле — “партитура событий, в которой обозначены партии свидетелей, участников, а главное — самого композитора”. Слов о музыке немного, но она звучит — в самой структуре, ритме повествования, в скрытой, но точной интонации автора, и это именно музыка Шостаковича. Иногда она столь явственна, что начинаешь ее напевать, и впервые за много лет захотелось ее слушать.
И в-последних: это книга не только честного и бескомпромиссного исследователя, но искренне и возвышенно любящего человека. Здесь сказано обо всем — о личном и неприятном, веселом и печальном, великом и позорном, но обо всем — с такой деликатностью, сочувствием и приятием, с такой нежностью, что иногда мурашки по телу. Шостакович у Дворниченко — “сын человеческий”, он очень живой. Такова же и его музыка.
А в чем же миф этой книги? Он — самый масштабный. Шостакович — загадка, потому что он стихия — звуковой и человеческий океан или более того: “Это — человек Космоса. Горестный, страдающий и веселый. Описать его — все равно что описать теорию относительности” (композитор Б. Тищенко, из интервью автору). Мы можем в нем жить, но познать его… Зато можно любить и слышать.
Наталья КУРЧАН.
1 Так, одной из оригинальнейших книг о личности и музыке Шостаковича стала, по моему мнению, феноменальная (как по уровню профессионализма и таланта, так и по уровню нелепости той самой “твердой позиции”) монография Л. О. Акопяна (2004), исходящего в своей “религиозной” трактовке из наличия в советской жизни, культуре и искусстве некоей новой духовности — “стихийного гностицизма”.
2 Сто лет Шостаковичу, из них тридцать мы живем без него, но с его музыкой, из последних тридцати пятнадцать — явно в другой стране, эпохе, истории. Родились многочисленные “постсоветские” люди, да и наши отцы и матери в этом вихре перемен, кажется, основательно подзабыли, “как это было”, и, может быть, поэтому в последние два-три года с жадностью погружаются в масскультный “советский” телеренессанс — чудовищное скопище модно-гламурных сериальных мифов и эстрадных квазисоветских песенных как-бы-ремиксов.
Читать дальше
