— Ек-королек! — говорю я подруге. — Мы же с тобой так всесторонне это перетерли вчера лишь вечером, ну все решительно обсудили, достигли полного согласия. Что же ты, спрашивается, прибежала?
— Ну мало ли, может быть, ты решишь из шкурнических соображений все же подать?
— Как же так, я же только вчера тебе говорила, что это вопрос, не подлежащий обсуждению.
— Мало ли чего говорила, говорила-говорила, а потом взяла и подала!
— Ну ладно, мне можно не верить, но ведь у меня и срок кончился!
— Разве? Я не знала. Разве уже два месяца прошло?
Про срок тоже толкли два часа, чулки и носки остались незаштопанными. Слово полностью девальвировано. Оно не несет в себе никакой информации или, наоборот, несет в себе информацию ложную, шифрует, затемняет истинные чувства, мысли и намерения. Если вы говорите, например, “я хочу спать”, надо понимать это: “я хочу есть”. Говоря “я люблю Пушкина”, вы желаете втереть очки вашему собеседнику, внушить ему какие-то иные понятия, или, может быть, вы заблуждаетесь, в вас говорит какой-нибудь комплекс, в вашем “я люблю Пушкина” кроется нечто иное, скажем, зависть или карьеризм. Вы не можете “хотеть спать”, вы не можете любить Пушкина, ибо это вам несвойственно, что тонко чувствует ваш собеседник, который умнее, проницательнее вас.
Как это ни комично, в подобной инфляции слов, высказываний,
утверждений, в пренебрежении “автоинформацией” и любыми средствами самовыражения через слово очень большую роль сыграло увлечение фрейдизмом, которое распространилось в нашей интеллектуальной “элите” к концу прошлого десятилетия. “Увлечение фрейдизмом” — это сказано, конечно, слишком громко. Характер этого увлечения специфичен для нашего невежества, провинциальности, самомнения, умственной отсталости. Какой-то бойкий интеллектуал подхватил обрывок психоанализа в части “комплекса неполноценности” и популяризовал среди своих знакомых под кофеек. “Комплекс” — это понятие приобретало все более универсальное значение, постепенно им стали именовать абсолютно все проявления личности, во всех сферах. Вы купили костюм в кредит — у вас комплекс такой-то (непереваренного еврейства, интересного мужчины, вождизма — лепите что хотите); вы поехали в Киев — такой-то комплекс (домашности, аристократизма, буржуазности), вы не поехали в Киев — такой-то, и до бесконечности. “Комплекс” — это дает возможность, научную аргументацию не доверять вашим высказываниям, в грош их не ставить и одновременно считать себя непогрешимым судьей. Еще бы — так учит нас Зигмунд Фрейд. Поэтому ваши слова, поступки, действия не суть поступки, действия и, разумеется, не средство информации, а комплексы, клише,
роли, которые вы по каким-то причинам играете.
Дорогие мои друзья, давайте кончать тpеп, истощающий нас, превратившийся в нашу болезнь и превративший нас в символы комплексов и клише. Я — чемпионка трепа — поклялась, что если я не могу истребить треп как главный фактор жизни, то по крайней мере решительно ограничу число партнеров по трепу. Я буду трепаться только с теми, для которых мое слово равно лишь слову, поступок — поступку, обещание — обещанию, действие — действию, только с теми, для которых “я люблю Пушкина” есть информация о моей любви к Пушкину, конечно, абсолютно уникальной, конечно, совершенно неправдоподобной, конечно, трансцендентной, мистической, но все же существующей как непреложный, хотя и невероятный факт. Иначе опять получится, что два месяца будем вырабатывать программы и позиции, исповедоваться, лалыкать, хрипнуть, сидеть в прокуренных комнатах, считать друг друга неразлейводой, а потом я
выбегу на минуту наружу и расколюсь.
Пятого июля, отправляясь на собрание, я зашла в кафе “Лира” выпить кофе. За столиком с одной из дам, причастных к кругам, пущенным обо мне в “кругах”, сидел драматург К., которого я упоминала на первых страницах моего мемуарного сочинения, пообещав к нему вернуться.
Драматург К. — сам по себе фигура вовсе эпизодическая, для меня никакого значения не имеющая. Он — художественный прием, вроде того, что был у Таирова в постановке “Мадам Бовари”. Там в начале и в конце спектакля появлялся некий юноша, сосед Эммы, безмолвный, эпизодический, но в его фигуре, однако, воплощалась концепция. Драматург К., кольцуя мою историю, тоже пусть послужит в качестве художественного приема — моей концепции.
Читать дальше
