— Ну как же с вами разговаривать? Вчера я вам сказала, что у меня дом открыт, к сожалению, для всех, кто приходит, и вот сегодня вы уже строите концепции на моем “открытом доме”...
— Не важно, что я говорю, это останется между нами. Но вы должны подумать о том, что от вас услышат на бюро, и даже на бюро не так важно, как на собрании и особенно на бюро райкома. Там с вами уже не я буду разговаривать. И вам надо отбросить все эти модные штучки и встать на совершенно принципиальную позицию. Мое дело вас самым серьезным образом предупредить. Речь идет не о пустячках, а о всей вашей дальнейшей судьбе и о жизни.
— Я все отлично понимаю и уже вам обещала сделать все, что будет в моих силах. (Убегаю.)
Стою в очереди за зарплатой.
— Нея Марковна, идите сюда, вы мне срочно нужны. Ну вот, мать моя, мне надоело, по правде сказать, с вами здесь волынку разводить. У вас 5-го собрание. Вы должны сейчас же подготовить человек пять выступающих, которые должны со всей резкостью и принципиальностью осудить вас и сказать, что вы достойны исключения из партии. Тогда, если в райкоме увидят, что первичная парторганизация стоит на здоровых позициях, отношение к вам, может быть, изменится. Не забывайте, что райком нам ваше дело доверил. А сначала и речи об институте не было: прямо на бюро райкома, и никаких разговоров. Подготовьте пять человек, хорошо бы Строеву, Сабинину, у которых самих много идеологических ошибок, а они отмалчиваются до сих пор. И двух-трех нейтральных из вашего сектора.
— Что, у вас уж и выступать некому, что я сама должна кадры готовить? А Ярустовский, Ростоцкий, Ливанова?
— Они не будут. Они отказались.
— Ну, другие добровольцы найдутся. И по-моему, неудобно, чтобы отщепенец с персональным делом готовил свое партийное собрание, вел агитацию, так сказать. В райкоме сразу узнают, вы же сами говорите, что там сразу все становится известно, и за такие дела вас не похвалят.
— Так вы же будете агитировать не “за”, а “против”. Вы же будете их просить выступать со всей резкостью и непримиримостью, объясните, что это делается ради вас и ради института. Давайте, давайте. Вон Хайченко идет. Он тоже подходит для этого. Говорите ему.
— Григорий Аркадьевич, Д. Ю. просит, чтобы я вас попросила, чтобы вы проработали меня на партсобрании.
Хайченко:
— А чего это я киноведа буду прорабатывать? Пусть сектор кино. Вон театроведы как долбали Рудницкого, послушать приятно было. Не буду я у вас выступать. Пусть киноведы.
— Григорий Аркадьич, а Д. Ю. велит, чтобы я вас уговорила выступать, что меня надо из партии исключить.
Хайченко уходит, хихикая и разводя руками.
— Видите, какая несолидная комедия получается, Д. Ю.
— Никакой комедии, все весьма трагично, наоборот. Умели шкодить, умейте и расхлебывать. Вот Рудницкий прекрасно подготовил собрание, а на бюро райкома что было, знаете? (Рудницкого на бюро РК очень ругали и едва не исключили.) Он вам рассказывал? Так это у него! Что же у вас тогда будет! Сейчас же идите звонить Строевой, Сабининой и другим. Они — ваши подружки, сами тоже хороши, пусть выступают, а то их молчание производит самое дурное впечатление.
Направляюсь в женскую уборную на первом этаже. По дороге, в спину:
— Нея Марковна, положение с каждым днем осложняется. На институт продолжают наседать, в частности, из-за вашего дела. Вы должны обдумать все свои формулировки. То, что вы говорили на бюро, собрание никак не удовлетворит. Вы обязаны дать прямую и четкую квалификацию своего поступка и, главное, — как я вам не раз говорил, — назвать имена тех, кто вам дал подписать. Я ни на минуту не верю в то, что вы не знаете.
— Как, а вы же на бюро говорили, что верите, и мне говорили?
— Не верю, не верю. И никто не поверит. Но это вовсе не важно, верю я или не верю. Важно, чтобы вы назвали. Назовите кого угодно, не все ли равно.
— А потом меня за клевету привлекут?!! В тюрьму?
— Ну что за глупости! Вы же правду скажете!
— Я могу сказать только, что Пырьев мне дал подписать.
— Пырьев? А при чем здесь Пырьев?
— А я твердо помню, что он был в тот вечер в Доме кино. Как сейчас вижу его: идет по фойе со своею Скирдою13. Был. А потом помер.
— Что же вы говорите? Он же умер до подписания писем.
Читать дальше
