А тот, сидящий на перроне,
Сидел, поникнув головою
.............................
А вот в суме его нашли
Сияющую мраком чашу.
Ее названье не ведать лучше никому.
(“Сельвы позднего лета”)
К этим образам следует добавить и другие, из эзотерического ряда. В частности, кровь отождествляется с пламенем, пламенной основой мира, крестная смерть-— с путем зерна, с перевернутым древом (или цветком):
А мы лежим в глухом подвале
.................................
Зерном в гниющей оболочке,
Цветком в слабеющей уж почке,
Чей корень вверх ползет.
И всеми щупальцами сразу,
Пробившимися вдруг в комле,
Он присосется к лучшей Высшей,
Просеянной во свет, земле.
(“Созерцание древа Сефирот”)
Все это наводит на мысль о розенкрейцерском коде сборника, в том его изводе, который сто лет назад разрабатывался в близких к штейнерианству символистских кругах. Эта догадка находит подтверждение в одном из эссе самой Шварц, опубликованном в 4-м томе ее многотомника, который вышел как раз тогда, когда писалась эта рецензия. Вот что пишет она о назначении поэзии: “Не есть ли цель поэзии — магический смысл ее делания <���…> — восстановление Микрокосма. Небесного двойника. Один запечатлевает совершенное сердце, другой — глаз и так далее <���…>” (Шварц Елена. Сочинения. Т. 4. Произведения в прозе. СПб., “Пушкинский фонд”, 2008, стр. 310.) Далее эта мысль уточняется — на примере “Божественной комедии”. И оказывается, что поэзия есть путешествие, конечная цель которого — восстановление разъятого, падшего Адама Кадмона.
Евгения Вежлян
Юрий Рост. Групповой портрет на фоне века. М., АСТ, 2007, 544 ненумерованных стр.
с фотографиями.
"Вот книга. В ней люди”. Так представляет свою новую книгу Юрий Рост, фотограф, путешественник, журналист, поэт, да кем только он не был в своей жизни-— спортсменом, тренером, воздухоплавателем, актером, кем только не был, во всем участвуя, всему сопереживая, наблюдая и фиксируя события и лица без малого полвека на всем пространстве нашей бывшей Родины с неблагозвучным названием СССР. И за ее пределами — тоже, попадая в точное время в точное место, где происходит то, что потом войдет в историю. Уж как ему это удается — не знаю. Как удалось ему во время Мюнхенской олимпиады 1972 года оказаться в тот самый момент в той самой точке земли?
“Я лежал на плоской крыше дома югославской делегации в Мюнхенской олимпийской деревне и сквозь телеобъектив отечественного производства „Таир-3”, ввинченный в отечественную камеру „Зенит”, смотрел на балкон противоположного здания. Там находились израильские спортсмены и тренеры, несколько часов назад захваченные палестинскими террористами.
Тот, кто вышел на балкон, сначала посмотрел вниз на пустынную, толком не оцепленную еще площадку между домами, освещенную утренним солнцем, потом обшарил взглядом противоположный дом, увидел меня и угрожающе, каким-то ерническим движением поднял автомат Калашникова”.
Запомним этот миг и объектив, глядящий в дуло автомата. Автомат, тоже “отечественного производства”, вскоре начнет стрелять в людей неправильной национальности и веры, открыв эпоху международного терроризма в новейшей истории-— эпоху, в которую мы сейчас живем. Рост фиксирует исторический момент со всей ответственностью, но попутно говорит о себе, о личной своей свободе, что и привела его — случайно или нет? — на крышу дома в Олимпийской деревне. Связь слова и изображения в книге Роста — это не связь картинки и подписи. Рост видит — и показывает, мыслит — и говорит. Он показывает то, чего не скажешь словами, и говорит о том, что показать невозможно. Художник и писатель, он
создает новый жанр, включая изображение в словесно воссоздаваемый контекст. Фотография останавливает мгновение — слово придает изображению объем, погружает его в поток исторического времени, поток мыслей, в частную жизнь никем не ангажированного свидетеля истории. Рост создает новый жанр — и сразу возводит его на уровень классики жанра.
Фотографии, сделанные с той крыши той самой камерой “Зенит”, обошли весь мир и в книгу Роста попали уже с полос тогдашних газет — негативы, отданные им туда, как водится, исчезли, имя его не было упомянуто, но свободный фотограф Юрий Рост сделал свое дело, выполнил свой долг, так просто им сформулированный: “увидеть своими глазами и попытаться рассказать, что сам узнал и почувствовал”. Все очень просто, но увидеть — это и есть тот дар, благодаря которому человек с фотокамерой становится художником.
Читать дальше
