Юрий Малецкий. Памяти трех товарищей Эриха Марии Ремарка (тривиальный спич в честь юбиляра на незваном ужине его невеликой памяти). — “Зарубежные записки”, 2008, № 1 (книга тринадцатая).
Очередной отличный материал в диссертацию “юмор и ирония у Юрия Малецкого”. Данное эссе, естественно, любовно-благодарное. Ю. М. подробно перечисляет и товарищей (алкоголь, женщины, табак), и уроки Э. М. Р.
“Список всего самонужнейшего и самоважнейшего для любого человека, чему еще ты научил меня, — почти бесконечен; поэтому совершенно все равно, дамы и господа, продолжать ли его до утра или закончить немедленно, на последнем полуслове; выберу последнее: закон…
И все-таки скажу напоследок еще одно: ни Джойс, ни Фолкнер не научили меня почти ничему — разве что самовыражению, т. е. выражению некоторых глубин своей-чужой души. А кому нужно твое-свое самовыражение, когда всем нужно только их-свое самовыражение? Хемингуэй же и вообще научил только той глупости, что при охоте на льва нельзя трусить. Во-первых, научившись кое-чему у Учителя, скажу как взрослый ребенку: и можно и должно трусить, чтобы стать храбрым. Нельзя не не трусить, а нельзя охотиться на львов: это бесчеловечно — охотиться на царей
зверей, занесенных из-за отважных людей в Красную Бархатную Книгу столбового зверинства.
Да, ни вышеназванные, ни другие не названные не научили меня почти ничему толковому. Всему остальному бестолковому научил меня ты”.
Анатолий Медников. Без ретуши. Публикация Марины Сорокиной. — “Кольцо „А”” (Союз писателей Москвы), 2007, № 43 .
Дневники-воспоминания литератора, бывшего в 1970-х секретарем Московского отделения Союза писателей РСФСР. Тексту, кстати, предпосланы два, очевидно подготовленных редакцией, эпиграфа из Трифонова и Нагибина, дающие понять и подтвердить (сказано же в аннотации о нескольких десятках книг!), что А. М. был не только исполнительным чиновником, но и трудолюбивым писателем. Впрочем, текст не о литературе, но — о литературных нравах тех лет, с другого, так сказать, берега.
“…Испытываю ли я сейчас муки совести, вспоминая о своем участии в исключении из Союза писателей-диссидентов (Галича, Чуковской, Войновича и других. — П. К.)? Да, конечно. Мне неприятно вспоминать об этом, как, наверное, и тем, кто остался в живых из членов тогдашнего секретариата”. И вот, опираясь на дневник, вспоминает и вспоминает — в красках, с репликами персонажей, уверенными штрихами рисуя тех или иных “фигурантов”. Периодически сожалея и недоумевая. И более того: с “теперешним чувством раскаяния”.
Однако подготовлена рукопись к печати, по-моему, не вполне тщательно. Скажем, Медников пишет о Лидии Чуковской: “Несколько дней Би-би-си передавало ее письмо — „Обращение к народу””. Впоследствии, правда, в тексте мемуаров фигурирует лишь действительный “Гнев народа”, а никакое не мифическое “Обращение”, — но публикаторы и редакторы, видимо, не затруднили себя проверкой и вычиткой. Бог с ними. Только саму живую Лидию Корнеевну Чуковскую, явившуюся на свое исключение с, как пишет Медников, “скрытым магнитофоном”, я опознать здесь так и не смог. И дело не в том, что мне “мешала” ее собственная книга “Процесс исключения”.
Тут, видимо, дело слуха.
“О себе Чуковская сказала, что ей 66 лет, что она почти ослепла, пенсионерка, часто дома лежит на диване, что советский общественный строй она не принимает…”
Или: “Кто мог подумать в те дни, что и мы, и сама Лидия Корнеевна доживем до „Проспекта Сахарова” (в своем выступлении на исключении из СП Л. К. предсказала появление в Москве такого проспекта вместе с площадью Солженицына. — П. К.), а в том, что появится в свое время „Площадь Солженицына”, сейчас сомнений нет. И еще одна, показавшаяся мне странной, реплика Лидии Корнеевны: „Не сажайте меня в сумасшедший дом!””
Кстати, о том, как во время чтения своего Слова у действительно полуслепой Л. К. упали на пол все ее бумаги и никто из членов секретариата не встал, чтобы помочь пожилому человеку собрать их, А. М. не написал. Забыл, наверное.
Что до “недоумений” реалистического писателя Медникова, то я имею в виду и его легкие недоумения не только по отношению к наивным, как я тут вижу, “диссидентам” и сочувствующим им, но — и по отношению к собственным трудолюбивым друзьям. Вроде “вполне конформистского” в своей гражданской позиции писателя Юрия Яковлева (“человека состоятельного” и “страстного любителя собак”). “Лидия Корнеевна все порывалась и дальше читать заготовленный текст, но, поверив заверению Наровчатова, что в конце заседания она получит слово, успокоилась (какая суетливая дама, не правда ли? — П. К.). Начались выступления. Первым взял слово Юрий Яковлев. Сказал, что в Новосибирске какой-то мальчишка, наслушавшись передач „Голоса Америки”, стрелял в пионера, стоящего в почетном карауле у „огня Славы”. Почему-то связал это с творчеством Лидии Чуковской, что выглядело неубедительным…” Действительно.
Читать дальше
