Этот уникальный во всех отношениях дневник, который подросток вел без малого семь лет, поражает как тщательностью описания, так и отношением к описываемому. “Скука смертная! <���…> Скорей бы выбраться из корпуса, хотя в жизни тоже мало утешительного”. Приложенный же к дневнику кадетский гимн “Звериада”, который должны были дополнять новыми строфами выпускники-кадеты, характерен юношеским цинизмом, хулиганством и брезгливым отношением к педагогам, в особенности – к духовенству.
Словом, обольщаться кадетской системой нужно осторожно.
Алексей Пурин. Краткий курс лирической энтомологии. – Научно-методическая газета для учителей словесности “Литература” (Издательский дом “Первое сентября”), 2010, № 4 (691).
От пчелы до таракана, от Годунова-Чердынцева до Чуковского.
Александр Рубашкин. Из “Заметок на полях жизни”. – “Знамя”, 2010, № 4.
“Готовя книжку о ленинградском радио блокадных лет ((1)Голос Ленинграда(2), 1975), я встречался не только с работниками радио, но и с другими жителями блокадного Ленинграда. Среди них оказался Исаак Григорьевич Ямпольский, с ним мы некоторое время работали в одном издательстве, на разных этажах Дома книги. Однажды он вспомнил о разговоре со своим университетским однокурсником Наумом Яковлевичем Берковским (оба – выпускники 1926 года). <���…> Ямпольский рассказал, как в холодном, голодном марте 1942-го он встретился с давним товарищем на Невском. Вероятно, речь прежде всего шла о близкой эвакуации. Не знаю, как они смогли договориться о встрече (телефоны в большинстве квартир не работали). Повод для встречи был: решались судьбы. Но этой темой разговор не ограничился. Берковский спросил своего собеседника, как он думает, что может погубить страну. Исаак Григорьевич сначала подумал, что вопрос относится к нынешнему положению. Но Берковский имел в виду не военные события. Он смотрел дальше. Исаак Григорьевич сказал о репрессиях, несправедливостях. Берковский утверждал, что народ способен к регенерации, вырастет новое поколение. И тут Ямпольский услышал примерно следующее: нас погубит внешняя политика, изоляция от мира. Этого большая страна не перенесет.
Исаак Григорьевич удивился: (1)До внешней ли политики весной 1942-го?(2).
Берковского не стало в 1971-м. Ямпольский пережил его почти на 20 лет. Но и через годы сохранил это удивление”. Свои “Заметки” Рубашкин готовил 20 лет, с 1986-го.
Татьяна Сергеева. Anamnesis vitae – anamnesis morbi. – “Дальний Восток”, Хабаровск, 2010, № 1 (январь – февраль) < http://www.journaldalniyvostok.ru>.
“История жизни – история болезни” (лат. – П. К. ).
Очень “чеховская” повесть “о врачах” и “нашем времени”. Если уж совсем коротко – об исцелении души страданием. Готовый сценарий для фильма. Татьяна Сергеева родом из Уссурийска, более полувека живет в Питере, в свое время работала на “скорой помощи”, была и спортивным врачом (в том числе врачом сборной СССР по спортивной гимнастике).
Занимается и сейчас восстановительной терапией в городской больнице СПб.
Вот по этой самой профессии – и вещь её. Подобная ясная, утешительная проза нынче – не частое явление. А уж тем более в плотной связке с тщательным описанием нравов в современном медучреждении – с коррупцией и остальными прелестями больничной жизни. Интересно, что сказал бы покойный Михаил Чулаки об этой хорошо прописанной истории, прочти он ее… Конечно, из ничего ничего не бывает: в 1970-е Татьяна Александровна окончила факультет кинодраматургии ВГИКа, работала редактором на Хабаровском телевидении.
В том же номере – грустное эссе Анатолия Филатова о покойном советском поэте Джиме Паттерсоне, который в своем младенчестве сыграл крохотного негритенка в Александровском фильме “Цирк”. Любовь Орлову Паттерсон всегда называл своей второй мамой. В 1960 – 1980-е годы Джеймс Ллойдович объездил с авторскими вечерами весь Союз: из-за фильма и необычной судьбы его везде принимали на ура. Три или четыре года назад он то ли умер, то ли погиб в Штатах, куда уехал после осенних событий 1993 года, поддавшись уговорам матери – художницы Веры Араловой… Странно, мы были с ним немного знакомы. Помню, мне нравились его стихи о Москве. Он вообще был – по духу – очень московский дядька. На улице на него, конечно, оглядывались.
Читать дальше
