— Щас, — бросил он, скрываясь в недрах магазина.
Когда Коля, деловито переваливаясь, появился снова, за ним шагал немолодой и явно недовольный человек в белом халате поверх костюма. На ходу он протирал очки платком и подслеповато щурился. Остановившись, посадил очки на нос, и из-за их толстых стекол на меня уставились недоуменные глаза.
— Вот, Васильич, — сказал ему Коля, указывая на меня нечистым пальцем. — Вот этот тебя спрашивал.
Анекдот
Костер догорел.
— Спать, что ли, идти... — протянул Семен.
— Ну расскажите анекдот, — ноюще повторил Витя.
Мы помолчали.
— Пойду, — сказал Семен. — Пока.
Встал и пропал в темноте.
— Расскажи, а? Ну чего ты?
Витя обращался ко мне. Больше было не к кому. Все ушли, чтобы наконец-то его не слышать.
— Я больше не знаю, — ответил я. — Сколько можно? Уже все рассказали.
— Ну пожа-а-а-алуйста, — тянул он. — Оди-и-ин...
— Сам-то ты почему не рассказываешь?!
— Я не запоминаю! — воскликнул Витя, прикладывая руку к груди. — Ну честно, не запоминаю!
— Ладно, один, — сдался я. — Последний. И все. Годится?
— Годится! — обрадовался он.
— Тошнит уже от этих анекдотов. — сказал я. — Ну ладно, слушай... Плывет матрос на плотике. Вдруг налетает огромный лайнер. Плотик вдребезги. Матрос хватается за бревно. На палубу выходит старший помощник. В белом кителе, с золотым крабом.
Витя сдавленно хихикнул и повторил шепотом:
— С крабом!..
— Честь по чести. Матрос кричит: “Шпрехен зи дойч?!” Помощник не понимает. Матрос: “Парле ву франсе?!” Один черт. Матрос перебирает еще двадцать языков. Наконец орет: “Ду ю спик инглиш?!” Старший помощник отвечает: “Йес! Йес!” Матрос ему: “Вот я и говорю, на черта ж вы мой плотик переехали?!”
Витя захохотал.
Костер совсем догорел. Угли мерцали. Над лесом показалось желтое зарево. Выползала луна.
— А еще? — сказал Витя, досмеявшись.
— Все. Надо спать идти.
— Ну еще оди-и-ин, — простонал он. — Один только! А?
— Ты чего? — злобно спросил я. — Сдурел?!
— Ну один расскажи — и все!
Я посмотрел на него в упор. Было темно, и я почти ничего не увидел — так, белая блямба лица.
Он был просто невыносим. Сначала испортил нам пинг-понг. Играли на вылет, поэтому кто еще хотел, мог играть только с Витей. А с ним играть было невозможно. Два нормально играющих человека производят шариком именно такие звуки: пинг! — на одной стороне стола, понг! — на другой. И опять: пинг! И тут же: понг! Болельщики сидят по сторонам, ожидая своей очереди, лузгают семечки и вертят головами: туда-сюда, туда-сюда. Чем дольше, тем лучше, потому что смысл пинг-понга (в отличие от настольного тенниса) заключается в том, чтобы продлить удовольствие. Пинг-понг. Пенг-панг. Пунг-пинг. Упал. Чья подача?
А Витя что? А Витя взял ракетку и сделал так: фью! Потом с другой стороны: фью! Потом быстро-быстро попрыгал на одном месте, как резиновый заяц: брым-брым-брым-брым! Потом спросил: “Ну что, погнали?”
Никакого пинг-понга с ним не получалось. Витя резал из любого положения. Причем так, что невесомый мяч летел с гулом, как пушечное ядро, а при ударе о стол чуть не разлетался вдребезги. Витя приговаривал: “Вот так, ёксель-моксель. Вот так, ёксель-моксель!..”
— Ну только один! — снова попросил он. — Один только!
Угли прощально вспыхивали.
— Плывет по морю матрос на плотике, — сказал я.
Разумеется, с моей стороны это была просто шутка. Я думал, он скажет: “Да ладно, ты что! Сбрендил?” Тогда мы загасим угли чайными опивками и пойдем спать.
Витя поторопил:
— Ну?
— Лайнер, — тупо сказал я. — Лайнер на него налетел. Плотик пополам.
Стоило мне замолкнуть, как он нетерпеливо нукал.
— Матрос за бревно схватился. Болтается на волне кое-как...
— Ну?
— На палубу вышел капитан. В белом кителе. В фуражке с крабом. Смотрит — матрос.
Каждая следующая моя фраза звучала все тверже.
— А матрос кричит снизу: “Парле ву франсе?”
— Ну?
— “Шпрехен зи дойч?” Потом еще по-испански.
Витя напряженно молчал.
Читать дальше
