— Дина Морисовна, по-моему, накачиваете меня вы!
Ах, Дина!.. Милая Дина!.. Маленькая соучастница больших дел!.. Сколько хорошего она сделала для Георгия Александровича! Какое неподдельное искреннее служение, какая потрясающая верность!..
Сейчас — боевая стойка:
— Я?.. Я только передаю то, что от вас хочет Георгий Александрович.
— А что он хочет?
— Он хочет, чтобы вы тут чего-нибудь не натворили сгоряча. Вы должны прежде всего успокоиться...
— Поймите, я не могу успокоиться... “Холстомер” — это годы моей жизни, годы работы.
— Это прошлое. Вы должны подумать о своем будущем.
— Мое будущее как раз зависит от настоящего.
— Хорошо, что вы хоть это понимаете. Но тогда зачем, скажите, зачем вы продолжаете лезть в бутылку?.. Вы должны иначе себя повести!
— Как иначе?
— Умно. Ведь вы же умный человек.
Нет, это уже не комплимент. Это призыв к благоразумной сдаче. Нет, я не дамся, так просто не дамся, не дамся... Мне терять нечего.
— Между прочим, — заявляю я важным тоном, — у меня есть договор с театром. А театр — это государственное учреждение... и споры по договору могут возникнуть и в судебном порядке.
— Вы с ума сошли, Марк. О каком суде вы говорите? Завтра новый худсовет проголосует против вас — и кончено. Вы должны быть благодарны, что с вами еще разговаривают.
— Я благодарен. А почему вы думаете, что худсовет проголосует против меня?
— Но неужели вы думаете, что худсовет пойдет против Товстоногова?
— Да, он, конечно, не пойдет, тут вы правы!
А коллектив артистов? Ведь я с ними работал, ведь они-то знают всё — неужели и они предадут?.. Нет, что они могут? Пошепчутся в кулисах, похлопают меня по плечу, пособолезнуют... Им ведь с Гогой дальше работать! Они от него зависят как никто другой в театре!
И я даже не имею морального права требовать от них столь безумной смелости!.. Пикни только — выгонит тебя Гога к чертям собачьим на улицу. И непременно еще так устроит, что тебя ни в какой другой ленинградский театр не примут. Что? Не так разве? Разве уже не было подобных случаев?
— И все ж таки, Дина Морисовна, договор есть договор, — с напускным значением заявляю я, — у меня с театром официальные отношения. Как-никак.
Это я намекаю, что и пьеса моя, и музыка... Но она и без меня это преотлично знает. А потому щурится и с явной безнадежностью в голосе советует мне, щенку:
— Ну, как хотите, Марк... Георгий Александрович сегодня с вами встретиться не сможет — ему срочно надо на “Ленфильм”... А вы переговорите с директором... Раз вы ведете речь о договоре, вам не со мной, вам лучше с директором разговаривать...
Вот и бюрократия подключена. Держись, Розовский, держись, “мальчик из самодеятельности”...
— С директором я не буду. Что мне с директором?.. Мне с Георгием Александровичем!.. Только с ним!
— Хорошо.
— Что хорошо?
— Вы сейчас не в себе. А когда это все кончится, вы поймете...
— Что я пойму?
— Что я желаю вам добра, а вы не понимаете... Я советую вам еще раз: не лезьте в бутылку.
— Дина Морисовна, я уже слышал это все. Это мой спектакль, моя постановка.
— Георгий Александрович ее не испортит. Или вы считаете, что на Большой сцене он будет хуже?
— Я так не считаю. Но я работал на Малой, дайте мне его выпустить на Малой. Этот спектакль — продолжение “Бедной Лизы”.
— Это для вас, только для вас. На Большой спектакль будет гораздо лучше смотреться. Так считает Георгий Александрович. И худсовет его послушался. Худсовет уже принял решение.
— Какое еще решение перед премьерой?
— Сделать “Лошадь” плановой.
— Но как такое могло быть?.. Без моего участия!
— А вы что, член худсовета? — сузила глаза Дина Морисовна.
Э, да тут с тобой профессионалы работают. Без ножа зарежут.
— Я не член вашего худсовета, но никто меня даже не спросил: согласен я, не согласен...
— Все мы думали, что вы согласны. Нам и в голову не могло прийти, что вы...
— А я не согласен. — Нахлынувшая депрессия сдавливала грудь, но я храбрился из последних сил. — Слышите? Не согласен.
— Ну хорошо, — сказала Дина тихо. — Я вас не убедила, хотя Георгий Александрович просил меня еще раз попробовать вас убедить. Теперь... Хорошо. Ждем вас завтра в кабинете у Вакуленко.
Итак, трагедия нависает. Неотвратимо.
Читать дальше
