Недоброжелательный Карамзин называл ведомство князя Голицына «министерством затмения» и публично объявлял, что не сочувствует «мистической вздорологии» Библейского общества. «Соединение двух министерств последовало с тем намерением, чтобы мирское просвещение сделать христианским. Отныне кураторами будут люди известного благочестия <���…> немудрено, если в наше время умножится число лицемеров», — писал он 18 января 1817 года своему конфиденту И. И. Дмитриеву66. «Явное несочувствие со стороны общества вызвали попытки „мирское просвещение сделать христианским”, которые находились в прямом соотношении с мистическими настроениями самого Александра», — пишет об этом С. Ф. Платонов67. Н. К. Шильдер и великий князь Николай Михайлович не скупятся на самые негативные и уничижительные характеристики религиозных устремлений Императора. Николай Михайлович называет его религиозные переживания «психозом, приближающимся к какому-то общему сумбуру разума и мыслей», а то и просто «маразмом»68.
Понятно, что отталкивание Карамзина от духовных реформ Александра — вовсе не из-за боязни расцвета лицемерия. И Карамзин, и большая часть современного ему русского общества, и историки последних десятилетий старой России являлись людьми светскими, либо вовсе не церковными, либо теплохладными в делах веры, живущими интересами дольними, а не горними. Для них религиозный порыв Александра и Голицына был в существе своем непонятен, казался чуть ли не сумасшествием, а попытка религиозно просветить Россию — совершенно излишней.
Эти настроения, хорошо известные Александру, мало смущали его. Но неожиданным и трагическим стало для Государя неприятие его духовных преобразований большинством священноначалия и клира Русской Церкви. Открыв для себя Христа и Церковь, Государь с детской непосредственностью искал духовной помощи и у известных старцев-подвижников, и у виднейших архиереев. Как и многим неофитам, все в Церкви казалось ему святым и чистым, исполненным Божественной мудрости и горнего света. «При первом вступлении моем в Лаврскую церковь, — писал Император, например, о посещении Киево-Печерской лавры в 1816 году, — такое благоговение наполнило мою душу и такие чувствования проникли, что могу с Павлом сказать „был аще в теле или аще кроме тела — не вем, Бог весть”»69. Мы помним, с каким невероятным благоговением и смирением испрашивал он иерейские благословения и наставления схимников, как горячо молился дома, в церквах и на мощах святых. Но именно от лица Церкви и началось восстание на его духовные преобразования.
Дело в том, что в Библейском обществе и Двойном министерстве рука об руку работали православные архиереи, профессора православных духовных школ и видные масоны христианско-пиетического направления, нецерковные мистики. Рядом с митрополитами Михаилом (Десницким), Филаретом (Дроздовым) и Серафимом (Глаголевским), ректором Санкт-Петербургской духовной академии архимандритом Иннокентием (Смирновым), ректором Московской академии архимандритом Поликарпом (Гайтанниковым), ректором Киевской академии архимандритом Моисеем (Антиповым-Платоновым), профессором о. Герасимом Павским, рядом со всеми этими столпами православной учености усердно трудились видные масоны — Родион Кошелев, Н. Бантыш-Каменский, Захарий Карнеев, Александр Лабзин, А. А. Ленивцов, В. М. Попов. В этом, видимо, и состоял замысел Императора и Голицына, чтобы в совместной работе благочестие «вольных каменщиков» соединилось с возрождающимся церковным Православием. Но лишь мудрый святитель Филарет видел за масонскими чудачествами благородные верующие души и помогал их возвращению в сакраментальную полноту Церкви, понимая, что «любознательность <...> тем усильнее порывается на пути незаконные, где не довольно устроены пути законные». Большинство же православных архиереев и ректоров-архимандритов все более возмущались дипломатией князя Голицына, воспрещавшего критику конфессий друг другом и печатавшего наряду с православными и инославные, а то и прямо нецерковно-мистические сочинения (Бёме, Эккартсхаузен, Сан-Мартен и т. п.). Их возмущало, что издания Библейского общества пользуются особым спросом в среде сектантов — молокан, духоборов, хлыстов — и среди старообрядцев. Они не хотели понимать, что доброжелательное отношение к сектантам и старообрядцам, забота о просвещении их — сознательная политика Двойного министерства, выправлявшего таким образом застарелое преступление, оттолкнувшее в XVII — XVIII веках множество взыскующих духовной Истины людей от Православной Церкви, а часто и от управлявшего ею государства.
Читать дальше
