Дядя Александр рассказал мне, как мальчиком ездил с отцом за лесом в Черниговку, тогдашний райцентр. Это зимой было, дядя Александр в тулупчике лежал в санях, зарывшись в соломе. Когда они, закрепив к телеге бревна, выезжали из Черниговки, их обогнали двое всадников на “справных” лошадях и во весь мах погнали в сторону Сиваковки. Огромные, сильные мужчины в полушубках, ремнями перепоясанные, с оружием. Дядя Александр запомнил, что кобура с наганом была на Сафронове, у второго всадника — винтовка. Вряд ли он знал тогда Сафронова в лицо, значит, сказал ему отец. Известным в округе был человеком Сафронов. А часа через полтора, когда медленно тащившиеся сани с привязанными бревнами одолели уже полдороги, им опять встретились эти лошади, но уже с одним только всадником — седло сафроновской лошади пустовало, а тот, который держал сафроновскую лошадь за поводья, гнал как на пожар. Тут уже и дед Андрей начал понукать их лошаденку — случилось что-то, и хорошо бы домой поскорее, укрыться. Но — не успели. На подъезде к Сиваковке накрыл их целый отряд, галопом несшийся от Черниговки, но слава богу — пронесло, на сани с бревнами и на мужика с мальчиком, закопанным в солому, внимания не обратили, не до того им было. В Сиваковку отряд заезжать не стал, окружной дорогой пронесся к Рудаковской сопке.
Ну а все остальное рассказал мне дед Никанор, знавший все со слов двоюродного брата Ивана — красноармейца, стоявшего в тот день на охране приемного пункта на сопке. День был морозный и солнечный, обзор с крыльца конторы был хороший, и Иван увидел двух конных. Те не по дороге даже, а через замерзшее болото гнали, как будто торопились очень, но чуднбо как-то торопились, то неслись, понукая лошадей, то вдруг останавливались и о чем-то между собой разговаривали. Потом снова трогались и снова останавливались. Они подъехали к самой сопке и остановились внизу. И какое-то еще время стояли там. Потом один из них спешился и начал подниматься, а второй остался с лошадьми. И когда тот, что поднимался, подошел близко, Иван узнал в нем Сафронова. И естественно, козырнул ему и пропустил в помещение. В конторе был приемщик, был еще один красноармеец из охраны — спал в кладовой для шкур. Кладовая была пуста — собранные ранее шкурки уже увезли и как раз накануне привезли на сопку деньги для дальнейших закупок. Большие деньги. Поэтому и командировали для охраны вместо одного двух красноармейцев. И еще в помещении были два охотника-корейца, шкурки из тайги привезли. Сафронов вошел в контору, и почти сразу же оттуда раздались выстрелы. Сначала из нагана, три раза, потом один выстрел из винтовки. И тихо стало. Иван свою винтовку скинул с плеча и забежал в контору. В коридорчике стоят корейцы-охотники, у одного винтовка в руках. У открытой двери в комнату, где сидел приемщик, лежит Сафронов. Из кладовой выскакивает полусонный красноармеец. Ну а в комнате под столом, скрючившись, сидит приемщик. Тот кореец, который с винтовкой стоял, говорит: “Бандита стрелял начальника — моя стрелял бандита”. Сафронов лежал на полу уже мертвый. Иван со вторым красноармейцем выскочили на крыльцо и увидели, что тот, второй, который с лошадьми под сопкой остался, уходит, даже не узнав, что там наверху произошло. Уходит и сафроновскую лошадь с собой уводит. Ну а потом прискакал из Черниговки целый отряд чекистов, всех взяли под временный арест и начали следствие. Установили, что Сафронов вошел в контору, открыл ногой дверь в комнату к приемщику и достал наган. Приемщик, который сидел как раз напротив двери, успел кинуться на пол, Сафронов выстрелил три раза. Потом выстрелил кореец-охотник.
Два дня никого потом с сопки и никого из села на сопку не пускали. Чекисты все на корейца наседали, а тот талдычил одно и то же: “Бандита стрелял начальника — моя стрелял бандита” (“Бедный кореец”, —усмехнулся дед). Через два дня Ивана и второго охранника отпустили домой — они все-таки служивыми были людьми, красноармейцами из местных частей, а приемщика и двух корейцев-охотников увезли. Из оконной рамы за спиной приемщика две пули выковыряли, третья стекло пробила. Деньги в сейфе приемщика остались нетронутыми. Что и как собирался делать Сафронов, можно было только предполагать. Сафронов не мог не знать, что в конторе два охранника и что там могли случиться и еще какие-то люди. Зачем тогда пошел, тем более что напарник в последний момент отказался идти? У двоих-то еще могло выйти, но — не у одного. Может, он рассчитывал на свою грозную славу, уверен был, что на самого Сафронова рука ни у кого не поднимется?
Читать дальше
