в позднее утро, в луженые глотки
катера, боцмана, черной коровы,
белой вороны и ржавого пса.
Книгу раскрывши, дневное светило
дальней горе свои очи возводит —
старый поэт, расшумевшийся в книге,
к этой горе корешком припадет...
Трудно мне, сторожу пряной свободы,
семя по детским садам раскидавши,
корни свои вырывать из детишек,
трубки вишневой да псины родной...
* *
*
— Вот моя ноша, — кажет на ношу.
— Вот моя сладость, — кажет на сладость...
Зубы на полке, ноги в калошах,
Дунины слезы, Дунькина радость.
— Вот моя песня, — тычется в песню.
— Вот моя сила, — хвастает силой...
Дунины руки, Дунино тесто,
Дунино “Отче”, Дунино “Сыне”...
С ношей его свое счастье сверяю,
силой его в своей песне сбываюсь —
с тем, что им нажито, старость встречаю,
тем, что им сношено, обогреваюсь...
* *
*
Сначала — сладкая игра,
потом — единственное средство
спастись, возвысив до пера
яд, накопившийся под сердцем,
потом тем ядом торговать
и, жульничая, черным взглядом
угадывать и призывать
питающихся этим ядом...
* *
*
Музыка: Италия, Корелли,
сумерки: и в комнате, и за...
Женщина: глазищи и колени,
старый пес: носище и глаза.
Пес: “я плачу”, музыка: “я стражду”.
Женщина: “все валится из рук”...
Я уже терял их не однажды —
и ладонь, и лапищу, и звук...
Иличевский Александр родился в 1970 году в Сумгаите. Окончил Московский физико-технический институт, в 1991 — 1998 годах занимался научной работой в Израиле и Америке. С 1998 года живет в Москве. Прозаик, поэт. Автор книг “Случай” (М., 2001), “Бутылка Клейна” (М., 2005) и др. Лауреат премии журнала “Новый мир” за 2005 год.
Дорога волнится на стыках плит.
Машины скачут на Юг, поджимая колеса.
Бетонный тракт вздыбливается к горизонту.
В предзимнем небе ползут боевые шеренги низких облаков.
Кюветы полны ряски, рогоза. Черная вода подрагивает от капель.
Машины с зажженными габаритными огнями, унося яростный гул шин, мчатся в шарах из брызг.
Над перелеском стая скворцов полощется черным флагом.
С облаков свисают сизые клочья. Впереди тут и там они завешивают мокрую дорогу.
Еще два дня скворцы будут устраивать молодняку тренировочные полеты. Тело стаи на развороте идет одним махом, не нарушая строя, подобно косяку хамсы, атакованному дельфином.
Темные поля сменяются светлыми лесами, леса подходят к реке, отступают над многоярусными косогорами, лесной ручей из глубокого отвесного оврага выбирается к песчаным наволокам, за ними длинно лысеет мель, две цапли стоят, стерегут осоку.
Дальше плес широко дышит зыбью. На его краю сильно качается, запрокидывается красный бакен.
Светлый березовый лес восходит от реки по холмистым раскатам.
Величественная пустошь ниже по течению пересекается понтонным мостом.
В будке разводного буксира пьяный капитан обнимает худую красивую женщину в резиновых сапогах и новой телогрейке. Она плачет, безвольно опустив руки.
Два мальчика удят рыбу с понтонов.
Капитан прижимает жену к штурвалу, задирает ей юбку. Она покоряется, зная, что ничего у него не выйдет. Шепчет сквозь всхлипы: “Коля, Коля”.
Штурвал колеблется все слабее.
Мальчик подсекает голавля и, сжав в кулаке упругое серебро, снова зорко вглядывается в речной простор, раскрываемый излучиной.
На другой стороне, в тени моста, пригасившего напор стремнины, дрейфует лодка. Сухой хмурый старик поправляет на бортах весла и достает из-под скамейки сверток. Разворачивает несколько икон, ножом поддевает с одной оклад. Закуривает. Становится на колени на дно лодки. Отбрасывает папиросу. Запинается, неумело, начав с живота, крестится, — и пускает с ладоней.
Дощечка сначала тонет (старик меняется в лице), потом всплывает в отдалении, но не полностью, слой воды в два пальца покрывает лик, — и, увлекаема течением, по дуге выбирается на фарватер.
Женщина выглядывает из рубки, поднимает с швартовой тумбы сумку. На ее заплаканном лице теплится покой.
Стая уток невысоко, углом упруго режет воздух. Утиная перекличка тает над высоким гребнем леса.
Читать дальше
