Ну, тут, конечно, очень достается нашему “классическому” специалисту по Смуте — Р. Скрынникову. Спор идет и с другими, в том числе с зарубежными, историками. Обобщается много источников. Рассеиваются мифы. Однако заметим, что сие исследование о человеке, ответственном за первую гражданскую войну в нашем отечестве, написано все же иностранцем. Хорошо бы оно спровоцировало современный научный труд и с “этого берега”, такой работы очень недостает. Пока у нас есть, кажется, только большой документально-художественный роман Эдуарда Успенского (“родителя” Чебурашки) “Лжедмитрий Второй настоящий” (М., 1999), который интересовался личностью царя Дмитрия еще со школы; “наперекор всему” уважал и любил его как единственную историческую альтернативу “тогдашним реакционерам” и закончил свой четырехсотстраничный труд (уже после слова “Конец”) такой выразительной цитатой: “Если бы Россия со всей своей прошедшей историей провалилась, цивилизация человечества от этого не пострадала бы” (И. С. Тургенев со слов С. Л. Толстого).
Дни Турбиных (1926 — 2007). Составила Галина Гусева. — “Другие берега”. Альманах (на правах журнала), 2007, № 22.
Вполне давнее (выходит с 1992 года) и вполне солидное издание в твердом переплете “стремится реставрировать и очистить литературную классику от позднейших идеологических спекуляций, решая, таким образом, задачу экологии культуры”, как пишет редакция в сопроводительном письме к посылке в “Новый мир”. Чтобы читателю, незнакомому с изданием, представить его облик, процитирую из рецензии на него в “Литературной газете” (эта характеристика включена в письмо): “<���…> каждый номер альманаха представляет собой явление действительно уникальное. Редакция всякий раз выбирает ту или иную „лейттему” и, сообразуясь с ней, создает нечто вроде пространного литмонтажа… Нет сомнений — этим займутся будущие исследователи русской журналистики <���…>”.
Нет сомнений, дело трудоемкое и искусное. Нынче это публикация пьесы Булгакова и притянутого к ней “Клопа” Маяковского. Знаменитые тексты переслоены беседами с писателями, архивными статьями и прочим материалом. Редакционное вступление и монтажные склейки выдают темпераментную руку дирижера-совопросника.
Вот он и вопрошает на всю книгу: “Что традиционно для русской классики и в чем ее русскость?”
Цитирую из вступления: “Редакция принялась искать ответа у признанных авторитетов и четкой системы дефиниций не нашла. Раз так, Редакция сама попыталась наметить для себя хоть какие-то отправные точки и начала с простого: с национальности писателя. Михаил Булгаков был русским по крови”. Или: “Что касается новаторского вклада литературы в развитие родного языка, то вклад соответствует масштабу таланта писателя, уровню его культуры и проверяется только временем. К такому выводу пришла Редакция и обратилась к еще одной фундаментальной для русской культуры константе — к православию. Этот мотив (курсив мой. — П. К. ) достаточно разработан и описан в русской и зарубежной культурологии и на языке газетчиков и русистов обозначен пафосным, но для Редакции все же туманным словом „духовность”. Поэтому она предпочитает говорить об аристократизме традиционной русской литературы, будь то Пушкин или Астафьев. <���…> Традиционная русская литература занимается здоровым человеком, соразмеряя его с Мирозданием, с некоей высшей истиной и нормой, выработанной христианством и усвоенной с молоком матери”.
А вот — из “Бесед с Редакцией”. Аккурат между первым и вторым актами “Турбиных”. Собеседник — член редакционного совета, писатель Василий Аксенов. Разговор о “мотивах имперскости” у Сталина. Курсивом — это Редакция.
“ — А Пастернак? Он ведь далек был от всех этих мотивов, просто талантливый поэт.
— Пастернак, конечно, мог и не сносить головы. Но его ведь Бухарин защищал — в основном.
— Пастернака? Да что вы говорите?!
— Да-да, Пастернака открыто защищал Бухарин. Он был и спонсором Маяковского, но Маяковский ушел из жизни…
— Бухарин был спонсором Маяковского?!
— Да. Был.
— Я этих отношений совсем не знаю. Но мне говорили, что Маяковского не любили ни Ленин, ни Бухарин. А любил его только Троцкий ”.
И в таком же примерно духе. Если кто-то подумает, что эта редакционная интонация — простодушие или, не дай Бог, бессознательная маргинализация своего статуса, — он ошибется. Это, мнится, выстраданный стиль, перед которым, правда, не довелось кому-нибудь поставить на минутку зеркало. Я не в упрек, временами даже забавно, вот и с Приговым здесь темпераментно вышло — с длинными Редакционными размышлениями (пылкими несогласиями, в частности).
Читать дальше
