См. также три статьи о Марине Цветаевой в мартовском номере “Нового мира” за этот год.
Владимир Крылов. Черная метка Казимира Малевича. — “Подъем”, Воронеж, 2004, № 11, 12 .
“Малевич первым вставил нарисованный квадрат в раму и выставил свое творение в экспозиции произведений изобразительного искусства. Это факт. Но сокровенный смысл такого события заключается в том, что оно не имеет никакого отношения собственно к изобразительному искусству и считать Казимира Малевича великим художником никак невозможно. Малевич, совершенно очевидно, является великим новатором, который сделал открытие, принципиально важное для технологической цивилизации ХХ века. Важнейший и, возможно, единственный результат творчества Казимира Малевича состоит в создании максимально простого изображения, которое несет в себе очень важную информацию, и такая информация прочитывается мгновенно”.
См. также: Владимир Крылов, “Заметки о духовном развитии России и Запада в ХХ веке” — “Наш современник”, 2003, № 3 .
Константин Крылов. На плаву. — “Русский Журнал”, 2004, 30 декабря .
“<���…> сама способность ко внешнеполитической деятельности является одним из признаков полноценного суверенитета. В полной мере обладает суверенитетом только тот, кто способен нарушить чужой суверенитет. <���…> российская власть впервые за многие годы пытается продемонстрировать нечто вроде внешнеполитической деятельности, причем в публичном формате. Убить своего врага, спрятавшегося в чужом и враждебном царстве, и попытаться помочь другу (ну, или тому, кого мы почему-либо считаем другом) сесть на престол в другом царстве — это древние, почтенные, архетипические образы „внешней активности”. То, что первое удалось скверно, а второе не вышло вовсе, не отменяет того факта, что попытка была все-таки сделана. Можно критиковать — и справедливо — топорность и криворукость исполнения, можно смеяться (или плакать) по поводу результатов, но сама попытка вполне заслуживает одобрения. Главное, чтобы она не оказалась последней: после таких ударов можно и не встать. С другой стороны, нужно понимать принципиальную невозможность для этого президента и этого режима (опять же, вне зависимости от отношения к нему) сделать что-либо действительно серьезное, „разламывающее землю”. Потому что единственным источником тектонической энергии является народ, ставший нацией. Поскольку же угнетение русских как нации, удержание русских в недонациональном состоянии составляет суть политики „после 1991 года” (и до — тоже, хотя это делалось иначе), постольку Путин, будучи сам плоть от плоти этой системы, никогда не осмелится нажать на красную кнопку, запустить реактор русского национального строительства. Горизонт текущих политических возможностей жестко очерчен абсолютным запретом на какое бы то ни было использование энергий реального, несимулятивного русского национализма. Вопрос лишь в том, как Путин и его команда используют те немногие возможности, которые находятся внутри круга дозволенного”.
Павел Крючков. Корнеева радость. Заметки экскурсовода. — “Фома”, 2004, № 6 (23).
“Писатель Корней Чуковский, его литературное наследие, его дом — „жизненно необходимая” часть моей собственной судьбы. Я знаю о нем и то, чем мне всегда хотелось бы поделиться, и то, о чем мне не хотелось бы рассказывать”.
“Я не знаю, приходило ли к Чуковскому в зрелые годы подобное религиозное чувство, оказывался ли он в том самом, по слову Феофана Затворника, „блаженном плене души”... Но, глядя отсюда на его трудолюбиво-мучительную жизнь, в которой он пережил войны, предательства, неврозы, отчаяние, потерял троих детей, не раз оказывался и сам на краю гибели, из запрещенной критики ушел в нишу сказочника, — оставляю себе лишь слабую надежду на то, что хоть изредка он сожалел о своем неприходе. Обращение — всегда тайна, что, наверное, не отменяет попытки понять, почему этого не случилось и, боюсь, не могло случиться с писателем, который почти всеми своими книгами призывал к добру, учил пониманию красоты слова и бережному отношению к душе ребенка”.
Тут же впервые воспроизведен автограф письма О. Э. Мандельштама к Чуковскому (около 17 апреля 1937 года): “Я поставлен в положение собаки, пса… Я — тень. Меня нет. У меня есть одно только право — умереть”.
Читать дальше
