Агнон относится к тем “эзотерическим” писателям, которые в рамках своей культуры кажутся безусловными классиками, а носителям иного языкового сознания зачастую просто непонятны — прямая противоположность, скажем, супермодному космополиту Этгару Керету, израильскому Мураками, проза которого в минимальной степени привязана к национальному контексту, да и вообще к определенной культурной среде. Тем не менее Елене Римон удалось подготовить образцовое во всех отношениях издание. Отдельного упоминания заслуживают очень разные, но одинаково удачные переводы Исраэля Шамира, Светланы Шенбрунн, Натана Файнгольда, Михаила Кравцова и других.
Лесли Поулс Хартли. Посредник. Перевод с английского М. Загота. М., “Б.С.Г.-Пресс”, 2004, 478 стр.
На склоне лет скромный библиотекарь Лео Колстон вспоминает о девятнадцати днях, проведенных им в июле 1900 года в поместье школьного приятеля. Тем летом подросток оказался в центре любовного треугольника, вершинами которого были сестра его друга Мариан, ее жених лорд Хью Тримингем и ее любовник Тед Берджес. В равной степени симпатизируя всем троим и не слишком понимая суть происходящего, Колстон стал посредником между Хью и Мариан, между Мариан и Тедом…
Во многих британских школах, не говоря уже об университетах, “Посредник” входит в списки для обязательного чтения едва ли не с самого момента своего появления в 1953 году. Классический статус главной книги Хартли был окончательно закреплен знаменитым одноименным фильмом Джозефа Лоузи, получившим в 1971 году Гран-при Каннского кинофестиваля.
Однако в России судьба этого и других произведений Хартли складывалась не слишком удачно и в советские годы, и в постсоветское десятилетие — хотя и по разным причинам. Советская критика смотрела на британского прозаика с понятным подозрением: на фоне многочисленных сочинений “прогрессивных” западных литераторов его романы выглядели чересчур камерными и эстетскими. А в 90-е годы, когда к российскому читателю с полувековым опозданием пришла наконец европейская модернистская классика, неторопливая манера Хартли казалась безнадежным анахронизмом — его современниками были Джеймс Джойс и Вирджиния Вулф, а он писал так, будто жил во времена Генри Джеймса, если не Джейн Остин. Недаром английские рецензенты утверждали, что романы Хартли вызывают в памяти произведения авторов викторианской эпохи.
“Посредник” и впрямь демонстративно, вызывающе старомоден. Старомоден осознанно — а каким еще может быть роман о крушении надежд, возлагавшихся людьми 1900 года на новое столетие? Впрочем, сегодня, когда очевидно, что многие эффектные новации не пережили своего времени, а обаяние традиционного европейского психологического романа становится все отчетливее, консерватизм Хартли представляется скорее плюсом.
Временами кажется, что автор просто дразнит привыкшего к модернистским мотивам и приемам читателя, раз за разом обманывая его ожидания. Достаточно вспомнить центральную коллизию романа — девушка из знатной и богатой семьи обручена с виконтом, но “милуется” с соседским фермером. Этот треугольник словно бы специально заимствован из “Любовника леди Чаттерлей”, однако Хартли предлагает совершенно иное решение темы. В “Посреднике” нет ни откровенных сцен в духе Лоренса, ни буйства плоти, ни первобытных страстей. Хартли не интересует ни формальный эксперимент, ни психоаналитическая интерпретация человеческих отношений.
Точно так же он проходит мимо возможности сделать из романа образчик столь популярной в XX веке гофманианы. Мальчик, считающий себя волшебником (или на самом деле обладающий чудесной силой — окончательного ответа на этот вопрос автор не дает), — можно представить, как обрадовался бы такому герою любой магический реалист. Однако Хартли если и вводит эту деталь, то лишь затем, чтобы добавить несколько дополнительных штрихов к характеристике Лео.
Вместо этого писатель с исключительной тщательностью исследует категории рока и случайности, вины и расплаты. Больше всего его интересуют правда и ложь человеческих взаимоотношений. Он мог бы показаться моралистом, но если это и так, то в мире Хартли господствует своеобразный эстетический морализм, в котором главной заповедью является следование фантазии, а не фактам.
Андрей Жвалевский, Евгения Пастернак. М+Ж: А черт с ним, с этим платьем! М., “Время”, 2004, 256 стр.
Читать дальше
