Уже после смерти Лидии Корнеевны Чуковской ее дочь опубликовала в первом томе трехтомных “Записок…” вызвавшее много откликов приложение “Из Ташкентских тетрадей” (ноябрь 1941 — декабрь 1942). Там, в записи от 23 декабря 1941 года, по свежим следам рассказывается о знакомстве Нечкиной с Ахматовой, а в записи следующего дня о визите Ахматовой и Чуковской — к Нечкиной, где та читала им обеим свои довольно-таки дилетантские стихи7.
С осени 2004 года дневники академика М. В. Нечкиной публикуются (впервые) в журнале “Вопросы истории” (по автографу, из архива РАН8). С осени 1941-го по осень 1943-го М. В. Нечкина вместе с историческим факультетом МГУ находилась в Ташкенте, но ее пунктирные записи 1941 года обрываются октябрем. А в начале 1942-го появляется и Лидия Корнеевна. Приведу отрывок из дневника Милицы Васильевны, опуская подстрочные примечания: тут и портрет человека, и манера фиксировать прожитое, и стиль — все.
“1942 год. <���…>
4 февраля. Пособие для учителей. Прочесть Богоявленского. 8 ч. веч. „Разгром Наполеона” и „Михаил Кутузов”. Госпиталь, командирское отделение.
5 февраля. Подготовить Кафенгауза. 7.30. „Крах замыслов”. Гражданский флот. Будет машина.
6 февраля. 11 ч. Лидия Корнеевна. 8 ч. веч. „Крах замыслов” в госпитальном клубе.
9 февраля. 6 ч. „Крах замыслов”, госпиталь, на бричке.
10 февраля. Л<���идия> К<���орнеевна> Ч<���уковская>. 8 — 9 веч.
11 февраля. 9 ч. веч. Для летчиков военных, „Отечественная война”.
12 февраля. 8 ч. веч. „Разгром Наполеона” в госпитале на Хорезм<���ской>. Идти самой”.
Судя по ее “деловому” дневнику, который в “Вопросах истории” представлен начиная с записей 1919 года, М. В. Нечкина была очень одиноким, преданным своей работе человеком…
В одном месте этой удивительной звукозаписи Лидия Корнеевна говорит Шилову, который, очевидно услышав, что она готовится прочитать очередной отрывок (и уже начинает его читать), “неосмотрительно” тянется к магнитофону/микрофону (придвинуть поближе?):
— Вы хотите записывать? Нет, подождите, это надо подумать, вы сначала прослушайте.
После чтения Л. К. говорит: “Понимаете, образ настоящий получается, если он только вообще получается, вот именно — от полноты. А когда одно что-нибудь… то — смешно”. И читает — с прибавлением реплики “не могу удержаться” — очень смешной отрывок от 30 июня 1955 года о том, как Ахматова умоляла Лидию Корнеевну вспомнить первые строки одного забытого стихотворения, будучи убежденной, что Чуковская должна его помнить. А Лидия Корнеевна слышит о нем впервые! Но Ахматова и при прощании повторила: “Пожалуйста, вспомните первые четыре строки. Остальное известно”.
Слышно, как Лидия Корнеевна и Лев Алексеевич смеются.
Очевидно, готовя запись для того вечера, на котором она была дезавуирована, Шилов не стал подвергать ее даже минимальной редактуре, что создало особую “разговорную” атмосферу.
Повторюсь: я надеюсь, что запись будет приведена в порядок и найдет издателя. И еще мне кажется, что сюжет с зашифрованным именем Нечкиной — это лишний повод поговорить о “документе в документе”, об эпохе, в которую работала Л. К. Чуковская, и о теме, которая не давала покоя звукоархивисту Льву Шилову. Звуковой документ — это все равно документ, с ним надо обращаться так же, как с беловой или черновой рукописью, учитывать его при научных и академических изданиях. Это живой голос.
Единственная вошедшая в архивный оборот “юбилейная” аудиокассета с голосом Лидии Чуковской содержала в себе те самые записи, которые были сделаны для “Мелодии”9: два стихотворения (“Сверстнику” и “На Олимпийских играх” — 1984 и 1976), статья “Гнев народа” (1973) и “Слово об А. И. Солженицыне” (1988), произнесенное в день его 70-летия. Выступление называлось “Мастерская человечьих воскрешений”: Л. К. прочитала его специально для записи — один на один со студийным микрофоном.
Знатоки творчества Лидии Чуковской, конечно, обратят внимание на то, как виртуозно она использовала в “Слове о Солженицыне” некоторые свои соображения и образы из книги “Процесс исключения”, изданной в Париже — в 1979-м и в Москве — в 1990 году.
Приведу фрагмент “Слова...”:
“...„Вечно он торопится, всегда он смотрит на часы”, — говорили о нем с неудовольствием знакомые. Или даже так: „Вечно он занят одним собой”.
Читать дальше
