Как и положено книге о времени, “Темные аллеи” состоят из
воспоминаний, как и положено декамерону — из рассказов разных людей, чаще мужчин, но иногда и женщин. Это сборник элегий разных авторов. Но у таких сборников элегий есть одна особенность, как, к примеру, у вышедшего в начале девяностых в серии “Библиотека поэта” толстого тома под названием “Русские элегии”: на восьмом стихотворении начинаешь посмеиваться, на третьем авторе — хохотать. Не берусь с окончательной точностью сказать, в чем тут дело, но элегия — жанр столь обворожительный в окружении других жанров того же автора — в соседстве с элегиями же, особенно разных авторов, выглядит смешно. (Я говорю, конечно, об элегии, как она сложилась в России.) Такое количество однообразных и беспредметных сокрушений об упущенных возможностях вызывает обратный эффект, чем должно бы. Почему при этом сборник сатир не доводит никого до слез — нам не понять.
С “Темными аллеями” этого не происходит. Отчего? Оттого, что книга динамична. И если бы не накал эротики, движения не было бы. В движение книгу приводит “любовь, что движет солнце и светила”, что в переводе на язык школьной астрономии означает “управляет земным временем”, точнее будет: “приводит время в движение”. Мы имеем дело с эротикой времени.
Совокупления чуть не на каждой странице создают энергию движения времени. Причем объятия эти по ходу книги становятся все интенсивней, чтобы не случилось остановки и энергетического кризиса во вселенной. Постоянные смерти “после”, послужившие созданию версии о кровожадной “концепции любви” Бунина, — смерти исполнивших долг.
Автор и сам участвует во всем этом, потому что все мужские партии исполняет сам. Это якобы рассказы разных людей. Герой один: одни и те же излюбленные запахи, привычки, один тип чувственности. Героинь тоже меньше, чем кажется, контуры многих совпадают: Гаша совпадает с Таней, Генрих — с героинями “В Париже”, “Мести”, “Антигоны”, Натали — с героиней “Ворона”, Муза — со спящей женщиной из “Начала”. Автор и не собирается скрывать своего участия. Температура времени у него явно повышенная.
И если персонажи “Декамерона” рассказывают свои истории, чтобы убить излишнее время, отгородившее их от пространства Италии, и тем самым это пространство заново открыть, разместив происшествия в разных городах страны и за ее пределами, то “Темные аллеи” написаны, чтобы оживить время России и гибнущей, как казалось, Европы, завести его заново.
Есть еще одна тема разговора о “Темных аллеях” — времена года в этой книге, но ей трудно стать “темой разговора”, и она продолжает оставаться темой чтения...
Новая телесность
Война — самое верное руководство по анатомии. После Первой
мировой, а заодно — Гражданской, плюс радости советской власти, русская литература вспомнила, а то и заново открыла для себя такую форму жизни, как человеческое тело. В этом открытии в России дошли до такой библейской святости тела, что Лоуренс вряд ли нашел бы здесь читателя, которого ему удалось бы скандализовать.
Все, что в мирное время так скромно прикрыто кожей, в войну вываливается наружу и доступно зрению любого. Ощущения острые.
Теперь под “внутренней работой” может пониматься не столько работа души или мысли, сколько работа тела изнутри. Вещество тела вырабатывает заодно и мысль. И хотя давно уже никто не верил в то, что женщин делают из мрамора и алебастра, но представление о теле как о механизме или рукотворной вещи, например — вазе, в мирное время ближе рядовому горожанину. Модный журнал укрепляет его на этих позициях. Горожанин не помнит о материале, из которого сделан, и сравнивает его с чем-то более знакомым: гипс, пластмасса, резина и проч. Он говорит не “тело”, а “фигура”, превращаясь сам и превращая свою женщину в скульптуру или манекен. Это сильно снижает рождаемость: женщина не вполне уверена в своей полости, и тут нужен Блум, исследующий статуи на предмет отверстий.
Все вышесказанное сказано не без преувеличений, чтобы значимей стали открытия войны. Скажем, у вроде бы телесного Л. Толстого тело как таковое, из специального человеческого материала, есть только в одной сцене “Войны и мира”, где купаются в грязноватом пруду белые, голые солдаты.
Мировая война произвела повальное вскрытие, тело стало уязвимым и жалким независимо от количества. Избыток его у Замятина и Заболоцкого можно приравнять к убогости у Платонова.
Читать дальше
