По знаменам, цвету мундиров и говору Шлеппиг пытался определить национальность того или иного отряда, и это ему не всегда удавалось. Кажется, среди этих новых гуннов не хватало только лапландцев, и то лишь потому, что русские заблаговременно захватили Финляндию. Проезжая мимо польского хутора, пассажиры увидели трагедию, которой никак не могли вообразить в мирное время, в лояльной стране. Полуголые носастые солдаты какой-то южной армии, скорее всего — португальцы, весело и ловко разбирали на дрова крестьянскую избу и грузили бревна на телеги. Хозяин дома, худой вислоусый старик в войлочной шляпе, поддевке и онучах, наблюдал за их работой без единого слова, как будто это его не касалось. Рядом, так же неподвижно, стояла его жена и все потомство от взрослых парней до бесштанных младенцев. Даже самые крошечные не издавали ни звука, не плакали, не возились и не бегали, словно понимали происходящее.
— Они останутся без крова и погибнут! — воскликнул Шлеппиг, потрясенный до самых основ своей сентиментальной души.
— Многие из тех, кто идет по этой дороге, тоже очень скоро погибнут, — небрежно возразил ему французский офицер в огромной меховой шапке буквально до потолка, догонявший свой полк после лечения. — При благоприятном стечении обстоятельств, если нам удастся рассеять русских в два месяца, до трети этих людей останутся лежать на полях. Не меньше, если не больше умрут от болезней и несчастных случаев. Пусть же они по крайней мере питаются горячей похлебкой, пока сами не превратились в корм для ворон.
— Однако это европейская армия, а не татарская орда, — возражал Шлеппиг, словно и не замечая щипков Ярдана-Фейхнера.
— Именно поэтому каждый из обывателей получит взамен жилища и продовольствия расписку от правительства, которое возместит убытки. На войне как на войне, месье, — возразил француз, неприязненно приглядываясь к собеседнику.
Кроме француза, Ярдана и Шлеппига в экипаже ехал польский священник, без конца перебиравший четки и за все время не вымолвивший ни слова. Француз и не давал своим спутникам вставить хоть словцо. Он был из тех людей, которые знают ответы на все вопросы и дают их раньше, чем прозвучал вопрос. К тому же ему опасались перечить.
— Русские толпы не выдержат нашего напора, — продолжал офицер. — Я видел их в деле под Прейсиш-Эйлау и Фридландом. Спору нет, они хороши при пассивном сопротивлении, когда надо стоять под пулями и терпеть. Я даже готов признать, что они лучше нас переносят голод и непогоду из-за грубых условий своей обычной жизни. Но они вовсе не способны на порыв. Француз идет на бой, как пьяница на пир, русского гонят, как быка на бойню. Вы согласны? — Он с недоброй усмешкой посмотрел прямо в глаза Шлеппигу, скрытые синими очками.
— Доктор Смид не военный, он ученый, — ответил за механика Ярдан, которого все больше беспокоила привязчивость француза. Трудно сказать, была ли это простая въедливая манера общения или подозрение. В любом случае им нельзя было попадаться в руки полиции, имевшей описания беглого изобретателя на всех заставах от Парижа до Немана.
— Вы, стало быть, доктор? — притворно удивился офицер. — Но тогда вы, конечно, не откажетесь посмотреть мою рану, которая открылась от тряски и начинает болеть. Или ваш долг человеколюбия не распространяется на французов?
— Я уверен, что господин доктор сделает все, что от него зависит, — примирительно сказал священник. — Для врача, как и для пастыря, не существует ни французов, ни русских, ни немцев, а только люди.
— Но для полиции существуют русские шпионы, не так ли, господин Смид? Русские не сильны на полях сражений, зато отличаются византий-ской хитростью. — Француз нахально снял с Шлеппига его синие очки и подмигнул.
— Господин Смид — доктор филологии, а не медицины, — пояснил Ярдан, незаметно осматриваясь и взвешивая расстановку сил. — Он едет изучать диалекты славян для своей научной работы.
— Тогда ему повезло. Я изучал языки не в кабинетах, а в походах, но знаю несколько фраз по-польски, — сказал француз. — Не растолкуете ли мне их значение?
Он пробормотал нечто на языке, который, очевидно, считал польским, и впился глазами в Шлеппига. Это была уже не шутка. Дилижанс приближался к последнему пункту путешествия, после которого кончалась дорога, цивилизация и начиналась русская Литва. Быть отброшенным назад перед самыми дверями и погубить задание из-за какого-то фанфарона — это было недопустимо.
Читать дальше
