Надо сказать, я тоже участвовала в этой «творческой журналистике». Я тоже получала доллар за строчку в газете «Консерватор», приходила эдак к часу дня и распивала коньяк с коллегами за пятнадцать минут до того, как надо было сдать полосу. Мы ведь за этим сюда пришли, не так ли?
Но эта статья не о консерваторах с новыми очевидцами, не о сакраментальном «доллар за строчку», по которому прошлись многие злые языки задолго до меня. Речь не о так называемой «творческой», маргинальной прессе, а о том, что массовая, мейнстримовая пресса в России мало чем от нее отличается. В то время как массовая пресса, по идее, должна строить то самое гражданское общество, на отсутствие которого она так сетует, и адресоваться к возможно большему количеству граждан, она тоже делает карьеру именно на стёбе, отпуская при этом ехидные замечания о давлении Власти.
Никто не говорит громче о пропасти между народом и властью, чем мейнстримовая либеральная пресса. Между тем тот, кто хоть на миг предположит, что взаимоотношения между прессой и аудиторией не односторонние, а взаимные, — сразу вызывает подозрение в «желтизне».
Довольно точно прокомментировал газете «The Moscow Times» закрытие «Нового очевидца» Дэвид Ремник — редактор журнала «The New Yorker», которому «Очевидец» подражал во всем: «По разным причинам перспектива добросовестной прессы [в России] кажется сейчас мрачной»2.
Скажем, замена в «Известиях» главного редактора Рафа Шакирова на двадцатишестилетнего Владимира Бородина после публикации «скандальных» фотографий детей Беслана рассматривалась как наглядный пример вмешательства Кремля в политику независимой прессы. Несколько месяцев спустя я услышала в адрес «Известий» упреки по поводу растущей «желтизны», которая связывалась с деятельностью молодого редактора, — дескать, желая оживить газету, он несколько переусердствовал с развлекухой.
На фоне этой бурной журналистской жизни и общественное мнение, и сами журналисты высказывают недовольство уровнем профессионализма современной российской прессы. Писатель Владимир Березин, например, рецензируя в «Книжном обозрении» новую книгу бывшего главного редактора «Независимой газеты» Виталия Третьякова, пишет, как и многие сегодня, о конце эпохи журналистики: «И вот получается, что за интересным разговором о технологии журналистского ремесла забываем о факторе времени. Мы забываем о том, что праздник журналистики кончился. Наступило похмельное понимание счета, который нам приносят с завидной регулярностью. Вот мы тратим деньги сумасшедшего спонсора, и когда он через год произносит: „А теперь давайте выйдем на самоокупаемость”, — кривим губы и закрываем лавочку. А вот мы работаем на государственную власть — какая бы она ни была. А вот мы делаем доходную газету „Четыре сиськи и два кроссворда” и плюем на все»3.
Что касается «Нового очевидца», который, в сущности, просто послужил карикатурой российской печатной прессы, издатель журнала «Афиша» Илья Осколков-Ценципер в интервью для онлайнового издания «Полит.ру» очень четко описал этот феномен: «Главная незатейливая разница между этими двумя журналами [„New Yorker” и „Новый очевидец”] заключается в том, что „Нью-Йоркер” сделан людьми, которые являются журналистами и одновременно крупными литераторами. Они куда-то едут, рассказывают о чем-то животрепещущем и ярко высказываются, в том числе на важные общественно-политические темы, а не сидят дома, почесывая карандашом затылок и думая о том, чем бы еще повеселить массы»4.
А в тех же «Известиях» (от 15 февраля 2005 года) бывший главный редактор «Московских новостей» Виктор Лошак напал на «пластмассовых мальчиков» с обеспеченной «штукой баксов», выросших в эпоху Интернета и не понимаюших, зачем нужно куда-то вообще ходить и кого-то о чем-то спрашивать. Лошак говорит, что работа «пластмассовых журналистов» отличается от профессионального репортажа тем, что у них «пафос на месте смелости; шутки ниже пояса на месте чувства юмора; бесконечное „я” как рецидив полного отсутствия интереса к непластмассовому миру, к жизни за границей собственных капризов. Референт одного глянцевого журнала как-то сказала мне: „Странно, они совсем не просят меня с кем-то их соединить, все варится только внутри редакции...”»
Нельзя сказать, что в этой критике непрофессионализма современных журналистов есть что-то новое. Как пишет в своей книге «Ре-конструкция России» Иван Засурский, «в конце восьмидесятых — начале девяностых <���…> возрастает значение новых авторов и тех, кто меняет свою прежнюю профессию на практическую журналистику, — иначе говоря, дилетантов.Краеугольным камнем современного общества является профессиональная специализация и экспертиза, но именно она и исчезла из газетных дискуссий о судьбе российского общества и о том, что происходит за рубежом»5. То, что лучшие газеты 90-х создавались как печатные продолжения пресловутых разговоров „на кухне” и до опасной степени остаются таковыми, — похоже, всем известно. Однако реального стремления избавиться от этого дилетантизма особо не наблюдается.
Читать дальше
