Однако эти настроения стали приобретать осознанный характер и получили силу глубокого убеждения в условиях революции, когда партии обнародовали программы и определили средства борьбы за массы. Антибуржуазная пропаганда леворадикальных партий заняла в них ведущее место и легла на благодатную почву”.
Осваивая горячо любимый мною журнал “Вопросы истории”, я иногда (иногда!) почему-то чувствую себя моложе: все кажется мне, что я сижу в 1988 году — и читаю, читаю, читаю периодику — ероша волосы и изумляясь…
Вероника Зусева. Вроде апологии (о поэзии Эдуарда Лимонова). — “Арион”, 2005, № 2.
Аналитический отклик на изданный два года назад том стихов Э. Л. “В стихотворениях первых двух книг герои совершают в основном два действия — едят и умирают”. Я сразу вспомнил статью Корнея Чуковского о Борисе Зайцеве (1908), в ней было подмечено, что герои молодого Зайцева совершают в основном одно действие — спят.
А статья в своем роде — редкая: спокойное, глубокое проникновение в работу Лимонова- лирика . Тут пользуются такими словами, как боль , чистота, прозрачность . Тут говорят и о поэте, и о герое — “том самом „подростке Савенко”, отчаянном, робком, трогательно растерянном перед жизнью”.
Аркадий Илин. А Бог играет на трубе. — “Зинзивер”, Санкт-Петербург, 2005, № 2.
Эх, умеют, умеют наши будетляне называть свои издания, ничего не скажешь. Издатель — главный редактор, тот же родитель “Детей Ра”, — неутомимый Евгений Степанов. “Друзья! Санкт-Петербургский „Зинзивер” оперяет крылья. Он уже щебечет. Только ему нужен корм в виде ваших стихов, прозы, критических статей. Мы ждем” (это — на чистой странице, вслед за “Содержанием”. А на обложке — разноцветные синички и соответствующая цитата из Хлебникова, из “Крылышкуя золотописьмом…”. Редактор издания — поэт Тамара Буковская (см. ее подборку “Витражный осколок” в “Новом мире”, 2004, № 12).
Теперь — к Илину: “Зеландия — Новая, / свет — Старый, / Россия — молодая, / сиянье — Северное, / крест — Южный”.
Откликнемся на просьбу издателя-главреда и продолжим тему: “Мир — новый, / знамя — гордое (варианты: выпавшее, ветхое, пробитое), / дружба — крепкая (варианты: закадычная, верная), / октябрь — холодный (варианты: судьбоносный, лицейский, уж отряхает)…”
Инна Лиснянская. Стихи. — “Арион”, 2005, № 2.
Уже отару лет
Остриг январский ветер
И гонит к алтарю.
Уже псалом пропет.
Уже написан Вертер.
И я вдогон смотрю —
Там снег или зола?
И жить уже мне стыдно —
Я старше, чем тетрадь.
Завершены дела.
Но умирать обидно,
Обидно умирать.
…Стихотворение часто запечатлевает чистую и сильную вспышку/переживание в сознании поэта: явившийся текст — лишь проекция этой вспышки на бумагу. Не всякий и запечатлеет ее. У И. Л. в этой же подборке (стихи 2004 — 2005) последним стало такое: “Я кричала прошедшему дню: / Я тебя догоню, догоню! // Настоящему дню я твержу: / Я тебя удержу, удержу! // А грядущему дню я кричу: / Я тебя не хочу, не хочу!”
Маурицио Массимо. Вудсток на Васильевском острове, или В поисках пространства: беглый взгляд на несколько стихотворений Владимира Эрля. — “Дети Ра”, 2005, № 3 (7) .
Хорошо, что итальянский филолог (потихоньку печатающийся на нашем поле) напомнил читателю про питерского литератора Владимира Эрля — педагога, архивариуса, знаковую фигуру для истории русской поэзии, точнее, истории “второй”, или “параллельной”, культуры последней четверти прошлого века.
“<���…> Эрль испытывает потребность сбросить „скорлупу”, обнажиться. Это — желание попасть в другое Нечто — далекое, первобытно-невинное — как можно дальше от суетного мира.
погружаюсь в слова и меняю свой облик на тени
бестелесный скольжу по поверхности бледных зеркал
и простым безучастьем от прошедшего дня отрекаясь
бормочу непонятные фразы и знаки черчу на песке
Это и есть настоящая свобода — не вписывать себя в какие-либо дефиниции или категории „pro” и „contra”, а просто быть самим собой, не претендуя ни на какую роль. Поэт знает, что он отщепенец, что таким, наверно, и останется, но есть ценности куда важнее. В этом смысле абсурдистское письмо — еще одно выражение отказа, уклонения от ловушки мира, попав в которую становишься уже не Свободным Художником, а всего лишь членом какой-либо структуры. Поэт уже слушает музыку, уносящую его вне… не важно чего. Это — музыка стихов Эрля, выражение внутреннего Я, личного, того, которого у него никто не отнимет. Это также — выражение одной весьма интересной стороны диссидентской среды города домино, призраков, хендриксов (имеется в виду знаменитый гитарист и поэт Джими Хендрикс, воспетый В. Э. — П. К. ) или собственных перевоплощений <���…>”.
Читать дальше
