Что касается собственно русской словесности, то в ней могли осваиваться и отвергаться какие угодно художественные методы, одно течение сменяло другое, однако едва заходила речь о еврее, как неизменно возникал один и тот же тип, крайне редко отклонявшийся от весьма примитивного шаблона, сложившегося еще в самом начале XIX века. Те же авторы, которые отказывались от какой-либо из составляющих стандартного образа, были вынуждены едва ли не оправдываться. Сафран приводит характерный фрагмент неопубликованного письма Лескова к его издателю Суворину, где прозаик объясняет, почему он не использовал стандартные приемы передачи еврейской речи при написании рассказа “Ракушанский меламед”: “Я не знаток жидовского жаргона и не на нем играю, а строил все на жидовском настроении, имеющем свои основы в жидовской талмудической морали и суеверных предрассудках, которые в этом племени сильнее, чем во всяком другом; но о них обыкновенно не говорят беллетристы, потому что не знают их, — потому что их изучить труднее, чем смешить жаргоном”.
С каким трудом русские писатели расставались с кочевавшим из произведения в произведение стереотипом, видно хотя бы по чеховскому рассказу “Тина” — вероятно, самому яркому и художественно значительному образцу рефлексии на эту тему, к тому же фактически подведшему черту под осмыслением опыта еврейской ассимиляции в литературе рассматриваемого периода. Все попытки интеграции в чужую культуру бесполезны, индивид так же бессилен преодолеть в себе национальные черты, как и изменить свои гендерные характеристики; выйти из еврейства невозможно, как нельзя перестать быть женщиной, — такова основная идея чеховского рассказа.
Записки петербургских Религиозно-философских собраний (1901 — 1903 гг.). Общая редакция, послесловие и краткие сведения об участниках дискуссий С. М. Половинкина. М., “Республика”, 2005, 544 стр.
Отчаявшись “переписать еврея”, русская интеллигенция решила “переписать Церковь”. С каковой целью и затеяла в 1901 году в Петербурге Религиозно-философские собрания (РФС). На них обсуждались самые разные вопросы — отлучение Льва Толстого, свобода совести, дихотомия духа и плоти, христианский взгляд на брак, отношение догмата к Откровению и др. Просуществовали Собрания полтора года, после чего решением Синода были запрещены. Однако влияние их на судьбы участников трудно переоценить. Некоторые персонажи, в том числе и весьма любопытные, как, например, Валентин Тернавцев, по сути, одними лишь выступлениями на Собраниях обеспечили себе прописку в истории русской мысли. Другие — вспомним хотя бы иеромонаха Михаила (Семенова) — за время участия в РФС коренным образом изменили свои взгляды. Если же говорить о значении Собраний для всего последующего развития культуры серебряного века, то достаточно отметить, что как раз в эти годы Василий Розанов окончательно сформировался как оригинальный мыслитель — со своими темами, со своим особым взглядом; что именно в малой зале Императорского Географического общества (там проходили заседания РФС) были впервые отчетливо заявлены основные принципы “нового религиозного сознания” круга Мережковских.
Протоколы собраний печатались в журнале “Новый путь”, а в 1906 году вышли отдельной книгой в издательстве Пирожкова. Неопубликованными тогда остались только записи двух последних заседаний — XXI и XXII. Выступления, прозвучавшие на первом из них, были не так давно напечатаны по стенограмме итальянской исследовательницей Паолой Манфреди (“Russica Romana”, 1996, vol. III). Протоколы XXII заседания, по-видимому, не сохранились или, что более вероятно, никогда не существовали. Кроме того, в книге 1906 года, как и ранее в “Новом пути”, отсутствовали протоколы V и VI заседаний (на них обсуждался вопрос о Церкви и самодержавии; стенографическая запись не велась).
Сборник, выпущенный “Республикой”, практически повторяет дореволюционное издание “Записок…”. Добавлены лишь хроника XXI заседания, доклад Мережковского “Гоголь и отец Матвей”, которым открылось X заседание, речь Минского “Двуединство нравственного идеала”, с которой он выступил на XX заседании, а также розановский доклад “Об основаниях церковной юрисдикции, или о Христе — Судии мира” (XXI заседание), то есть тексты, неоднократно публиковавшиеся ранее. Насколько можно судить, никакая текстологическая работа при подготовке нового издания не проводилась, опубликованные варианты протоколов не сверялись с сохранившимися стенограммами. По крайней мере из книги невозможно понять, насколько аутентичны записи, помещенные в “Новом пути” и в издании 1906 года.
Читать дальше
