Александр Ципко. Есть ли у нас будущее? — “Литературная газета”, 2004, № 29.
“Послепутинская Россия появилась сейчас, уже при Путине, и к ней на месте нынешней власти я бы относился всерьез”.
“<���…> Россия выстояла, сохранила себя. Сохранила, приговорив к смерти, к вымиранию слабых. Такова страшная правда новой нашей революции. Кто был приговорен погибнуть, тот погиб. А кто сам стал сторожем своей души, тот уже выжил. Самое страшное позади. Но страхи остались”.
“Новая психология русского человека, новое, обостренное и экзальтированное восприятие мира как раз и связано с тем, что ощущение опасности, угрозы вымирания пустило уже корни. И здоровой реакцией на эту угрозу как раз и стал происходящий на наших глазах пересмотр традиционного, снисходительного отношения к пьянству. Тут происходит нечто новое, здоровое, что мы не замечаем. Русские сегодня делятся прежде всего на тех, кто пьет на работе, и на тех, кто полагает, что вино работе во вред. Те, кто спасаются, начали с осуждением, с презрением относиться к пьющему человеку”.
“Люди стали мудрыми. Они все осознают, что страна выжила, ибо все сразу умудрились жить не по закону. <���…> Правда, страшная правда состоит и в том, что одновременный переход к законности может просто привести к новой катастрофе, к той борьбе за законность, после которой останется только выжженная земля”.
См. также: Александр Ципко, “Россию пора доверить русским. Критика национального нигилизма российских либералов” (М., “Алгоритм”, 2003).
Вероника Чернышева. Венценосный отрок. 12 августа 1904 года родился цесаревич Алексей, единственный сын императора Николая Второго. — “Независимая газета”, 2004, № 168, 11 августа.
“Несчастный маленький страдал ужасно, — пишет Николай своей матери после тяжелейшего кризиса, случившегося с Алексеем во время охоты, когда мальчик неосторожно прыгнул из лодки на берег, — боли схватывали его спазмами и повторялись почти каждые четверть часа. От высокой температуры он бредил и днем и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же начиналась боль. Спать он почти не мог, плакать тоже, только стонал и говорил: „Господи, помилуй””.
Георгий Чистяков. Об С. С. Аверинцеве. — “Вестник Европы”, 2004, № 11.
“Я знал его с 1970 г., познакомившись с ним в единственном тогда в Москве книжном магазине, где продавались книги на иностранных языках (в том числе греческие и латинские), на Малой Никитской, а затем буквально через несколько дней встретившись вновь в церкви, когда мы вместе подходили к алтарю перед причастием”.
Лешек Шаруга. Выписки из культурной периодики. — “Новая Польша”, Варшава, 2004, № 6.
В статье “Ангажированные и постсовременные” (“Декада литерацка”, Краков, 2004, № 1) Кшиштоф Униловский пишет: “Власть и авторитет литературы вырастали из убеждения, что произведения писателей способны сказать нечто существенное о поляках. Но если в 90-е годы эта власть и этот престиж улетучились, словно сон золотой, то не потому же, что писатели в один прекрасный день утратили прежние способности. Когда не стало объединяющих факторов, распалось и множество, составлявшее для литературы точку отсчета. Для нас перестал существовать эпифеномен польской судьбы, польского исторического опыта, польского склада ума или польского национального самосознания”. Одновременно “исчез „командный центр”, потому что исчез тот, кого он представлял, — читатель-интеллигент. В 90-е годы было подорвано положение гуманитарной интеллигенции. <...> Пока что никто другой не занял того места, откуда выжит читатель-интеллигент. Поэтому институциональный кризис соединяется еще и с трудностями легитимизации, которые вытекают из отсутствия идеи, поддерживающей существование литературной жизни”.
Максим Шевченко. Антропологический формат насилия. Иногда жестокость, воля и самопожертвование уравновешивают технологическое превосходство. — “Русский Журнал”, 2004, 23 июля .
“Борьба за право на насилие, за право осуществлять его наравне с „господами мира” — вот, пожалуй, главный сюжет иракской войны. <���…> парадоксальным образом, именно насилие и право каждого отдельного человека на него есть самый древний фактор, сдерживающий эскалацию бесконтрольного тотального террора универсальной власти во всех ее формах и проявлениях. Недавно ко мне обратились из одного издания с просьбой поразмышлять о том, какие такие ресурсы скрыты в исламе, что мусульман никак не удается склонить, как это получилось с сербами, к „сожительству” с „мировым сообществом”. Секрет в том, что люди, полные решимости защищать свои права и свои дома, более не боятся вооруженного космическим оружием врага, к какой бы нации или религии они ни принадлежали. Ислам в данном случае — это просто фон, на котором разворачивается крах системы мирового господства, основанной на консенсусе и мобилизации совокупной мощи. Создается впечатление, что Армагеддон или Последняя битва не за горами. <���…> Армагеддон, скорее всего, будет столкновением мировой власти и всего, что она защищает и оберегает, с индивидуалистическим бунтом миллионов, иррационально не видящих смысла в подчинении этой власти и в декларируемых ею ценностях. Это будет конфликт претензий на легитимность насилия — со стороны мирового порядка (без иронии и без кавычек!) и стоящей за ним власти, обеспечивающих поступательное развитие человечества, и со стороны отдельного человека, стремящегося к эксклюзивно понимаемой свободе и готового ради претворения этого понимания на что угодно. Ну а кому в этом конфликте представлять сторону Бога, а кому — сатаны, решать придется каждому из живущих в „последнее время””.
Читать дальше
