Мария Вениаминовна Юдина
Поклон Вашей матери.
P.S. При разговоре с Вашей матерью (ее имя и отчество?) я назвалась «профессор», разумеется, лишь для ясности того, что звонит особа немолодая!» (РГБ, ф. 527, карт. 8, ед. хр. 42, лл. 1—2).
По свидетельству кинорежиссера и художника Якова Сергеевича Назарова, племянника Юдиной, она говорила, что Евтушенко «заглянул в окно к Истине» (см.: «Мария Юдина. Лучи Божественной Любви», стр. 748).
* У В. Хлебникова в стихотворении «Слово о Эль» (1920): «В любви сокрыт приказ / Любить людей, / И люди — те, кого любить должны мы».
Хлебников был одним из любимейших поэтов Юдиной; его стихи ей открыли С. Я. Маршак и П. А. Флоренский (см.: «Мария Вениаминовна Юдина. Статьи. Воспоминания. Материалы», стр. 272). Многие из них она переписывала от руки (как и стихи Евтушенко, Вяч. Иванова, Анны Ахматовой, Б. Пастернака, В. Шаламова и других близких ей по мироощущению поэтов). Эти тетради сохранились.
**Слово оборвано. Речь идет о Борисе Пастернаке, в гостях у которого 3 мая 1959 года Юдина познакомилась с Е. А. Евтушенко.
Середины письма, то есть восьми страниц текста, в архиве нет. Следующая страница двойного тетрадного листа помечена цифрой 9.
***С 1953 до весны 1963 года Юдина жила в «Соломенной сторожке» — дачном поселке профессоров Тимирязевской академии на Новом шоссе.
К. И. ЧУКОВСКИЙ — М. В. ЮДИНОЙ
Дорогая, глубокочтимая
Мария Вениаминовна!
Спасибо за великолепное письмо. Я и не знал, что Вы такой мастер эпистолярии1. Конечно, мне жалко Жанну, но должен признаться Вам под строжайшим секретом, что я уже третью неделю стараюсь победить в себе чувство инстинктивной неприязни к ней. Чувство ни на чем не основанное. Но когда она входит в комнату, мне хочется бежать от нее как от злого врага, хотя, очевидно, она добра и вообще переполнена лучшими чувствами.
Я всегда глубоко уважал Евтушенко — но по своей застенчивости — до сих пор не познакомился с ним… Я всегда робел перед большими поэтами: хотя Блок был очень снисходителен ко мне — особенно в последнее время, — в разговоре с ним я становился косноязычен и глуп. С Пастернаком было то же самое. На днях был у меня Солженицын — я еле мог выговорить слово от волнения. При жизни Толстого меня дважды звали в Ясную Поляну: ему говорили обо мне Леонид Андреев и Короленко — я поехал, но не доехал — от той же проклятой застенчивости2.
О пионах и торте я когда-ниб<���удь> скажу Вам всю правду, и увидите, что я не такой хам, как Вам кажется. А сейчас целую Ваши руки, — я чуть было не сказал: чудотворные руки — и прошу простить меня за нелепость сего послания.
Ваш К. Чуковский
28/VI 63
1 Ср.: «„Я жадна до писем”, — признавалась пианистка; ее до предела насыщенный трудовой день завершался „беседами в письмах” с многочисленными корреспондентами. В письмах, буквально перенасыщенных эмоциями, мыслями (как и знаками препинания!) и тем схожих с письмами Густава Малера, всем находила Юдина нужное, проникновенное, свое слово…» (А. М. Кузнецов в предисловии к сб.: «Мария Вениаминовна Юдина. Статьи. Воспоминания. Материалы», стр. 4).
2 Этот отрывок любопытно сравнить с дневниковой записью Чуковского: «12 ноября [1957]. Был у меня сегодня Твардовский вместе с Казакевичем. У меня такое чувство, будто у меня был Некрасов. Я робею перед ним, как гимназист. „Муравия” и „Теркин” — для меня драгоценны, и мне странно, что такой ПОЭТ здесь у меня в Переделкине, сидит и курит, как обыкновенные люди» (Чуковский К. Дневник (1930 — 1969), стр. 258).
М. В. ЮДИНА — К. И. ЧУКОВСКОМУ
Москва
28.VI.63
Глубокоуважаемый
и драгоценный
Корней Иванович!
1. Благодарю Вас за письмо. Счастлива получить его. Однако, — Вам не грозит с моей стороны «вызов» на переписку, отнюдь нет. Если я, увы, не столь застенчива, как Вы, то, — кажется мне — и не столь агрессивна, как наша бедная Жанна. О ней — в конце письма.
2. — Я же пишу — повторю — о Евтушенко. Сдается мне, что его судьба на совести всех нас старшего поколения — и больших и малых. Я могу мало, ибо все же — я не человек литературной профессии и к тому же — все знают (и, вероятно, и наш друг Е. тоже), сколь осложнена моя судьба привычкой плыть против течения. Когда я примчалась к нему «сказать доброе слово», он восклицал, что «счастлив меня видеть», но через 5 минут отбыл в Архангельск. — Теперь я о нем знаю только «по слухам», что он уехал в Сибирь и что ему невесело на душе1. Я позволяю себе настоятельно просить Вас снова — как Вы найдете возможным — поддержать или обласкать его; я уверена, что он чрезвычайно в этом нуждается. Пути и формы Вы, разумеется, найдете сами.
Читать дальше
